Bingjiu Team: Деанон

[bingjiu]

Bingjiu Team благодарит организаторов феста и читателей, спасибо за игру!

Оформление - АД ( Сайонара.)
Бетинг - АД ( Элот,  Michelle, ma belle),  левое щупальце ( _Brownie_)

Свой пейринг
Буря - автор пожелал остаться неизвестным
Сначала -  antananariva
Сон бабочки -  Tiringolwe
Редкая сука -  левое щупальце ( _Brownie_)
Звери -  Liss-ka

Чужой пейринг
В твоих руках -  левое щупальце ( _Brownie_)
Быть с тобою рядом -  Liss-ka
Ты в моих руках -  Liss-ka

@темы: Деанон, mini OTP wars, Ло Бинхэ/Шэнь Цзю

---

Bingjiu team: Юэ Цинъюань/Шэнь Цзю, текст

[bingjiu]

Название: В твоих руках
Команда: bingjiu team
Персонажи: Юэ Цинъюань/Шэнь Цинцю (Шэнь Цзю), Му Цинфан, Ло Бинхэ мимо пробежал
Тип: текст
Жанр: драма, романс, недоПВП
Рейтинг: NC-17
Размер: 4796 слов
Примечания: использован троп fuck or die; упоминается сексуальное насилие в прошлом; у персонажа ПТСР, но он об этом не знает; вероятно, тут ООС
Саммари: Шэнь Цинцю и Юэ Цинъюань вдохнули пыльцу некоего растения, и теперь они с десяток лет не смогут развиваться как заклинатели — если не трахнутся.

— Парное самосовершенствование, — сказал Му Цинфан. Шэнь Цинцю показалось, что он ослышался.

— Я прошу прощения, шиди Му?.. — Юэ Цинъюань склонил голову, и Шэнь Цинцю испытал мгновенное облегчение от того, что переспрашивать пришлось не ему.

— Парное самосовершенствование, — повторил Му Цинфан ровно и спокойно, самым своим целительским тоном, словно это был абсолютно нормальный врачебный совет. — Я подробно изучил это растение, пыльцу которого вы вдохнули. Оно обладает интересными свойствами. Если бы вы были простыми людьми, лишенными заклинательских сил, оно бы подействовало как афродизиак. Но поскольку вы заклинатели, пыльца воздействовала на ваши меридианы, и единственным способом, позволяющим нейтрализовать этот эффект, является парное самосовершенствование.

Да перестанет он когда-нибудь это повторять?! Шэнь Цзю казалось, что потолок хижины рушится ему на голову. Ранее Му Цинфан сказал, что проклятая пыльца способна затормозить их развитие как заклинателей лет на десять, если не больше. Десять лет он будет впустую прокачивать энергию по меридианам без какой-либо надежды создать золотое ядро! А что, если это отбросит его назад, и он больше вообще никогда не сможет развиться как заклинатель? И однажды окружающие это поймут, и тогда…

Тем временем, Му Цинфан продолжал неторопливо вещать, и Шэнь Цинцю усилием воли отогнал подступающую панику и вслушался. Лекарь, оказывается, отвечал Юэ Цинъюаню:

— Нет, глава Юэ, это никак не может быть человек без заклинательских сил. Я повторяю — парное самосовершенствование. Партнер должен быть заклинателем, это во-первых. Во-вторых, я бы рекомендовал прибегать к янской энергии. Энергия инь… возможно, не навредит, но и пользы особой не принесет. Не тот случай.

— То есть? — вмешался Шэнь Цинцю, ощущая, как гудит в голове. — Шиди Му, я правильно вас понял, необходимо заняться… парным самосовершенствованием с…

Слова застряли комом у него в горле. Му Цинфан перевел на него спокойный безжалостный взгляд.

— С мужчиной, совершенно верно. Говоря прямо, глава Юэ, шисюн Шэнь, я бы рекомендовал вам заняться совместным парным самосовершенствованием. Это позволит вам нейтрализовать действие яда, не вмешивая посторонних лиц.

— Это неприемлемо, — мягко, но непреклонно проговорил Юэ Цинъюань. Это слова оказали странный эффект на Шэнь Цинцю — будто удар по лицу, хотя он до дрожи боялся, что Юэ Цинъюань начнет его уговаривать, и должен был почувствовать облегчение. — Шиди Му, вы абсолютно уверены, что нет другого способа?

— Абсолютно, — пожал плечами Му Цинфан. — Но я повторюсь: совместное самосовершенствование для вас двоих — всего лишь рекомендация. Вы можете прибегнуть к любому другому партнеру. Я лишь настаиваю на том, что это должен быть мужчина и заклинатель. Ну, и, разумеется, я настоятельно рекомендую использовать этот способ, потому что иначе вы рискуете отстать в развитии своих сил. Однако решать вам.

— Благодарю, шиди Му, — Юэ Цинъюань поклонился и поднялся на ноги. — Я подумаю над вашими словами. Шиди Шэнь?

Шэнь Цинцю не хотел уходить с ним. Шэнь Цинцю хотел остаться и трясти Му Цинфана, орать на него до тех пор, пока тот не придумает другой способ. Но Му Цинфан уже уткнулся в какие-то свои бумаги, и Шэнь Цинцю не оставалось ничего другого, кроме как подняться, поклониться и выйти следом за главой ордена.

Дорога на Цинцзин лежала через Цюндин. Они прошли примерно половину пути до жилища Юэ Цинъюаня, прежде чем последний наконец подал голос:

— Прошу прощения, шиди, я рискнул говорить за нас обоих. Полагаю, однако, что я был прав. Ты согласен, что это неприемлемо, не так ли?

Голос его был ровен, спокоен и приветлив. Шэнь Цинцю механически отсчитал фразы и тут же забыл об этом.

— Да, глава Юэ, — отозвался он — собственный голос доносился будто бы издалека. — Совершенно неприемлемо.

— Десять лет остановки в развитии — не такая уж серьезная потеря, — продолжал тем временем Юэ Цинъюань, и Шэнь Цинцю вдруг послышалась легкая вопросительная интонация в его голосе. Он вскинул взгляд на главу ордена — но тот смотрел на него спокойно и доброжелательно. Абсолютно как обычно. Будто его совершенно ничто не волновало.

Шэнь Цинцю осознал вдруг, что все его смятение сейчас отражено на его лице. Он отвел взгляд, крутанул в руке веер, неспешно расправил и прикрылся им. Стало полегче.

— Разумеется, глава Юэ, — произнес он, и наконец-то голос его звучал как надо — спокойно и прохладно. — Мы бессмертные заклинатели, и у нас достаточно времени. Десять лет пролетят незаметно. С вашего позволения.

Он развернулся и зашагал вперед, в сторону своего пика, оставив Юэ Цинъюаня позади.

Этой ночью его терзали кошмары. В них он стоял, совершенно обнаженный, перед толпой, в которой были главы пиков, его ученики, адепты Цанцюн и множество других, совершенно незнакомых людей. Кто-то прижался к нему сзади, обхватив руками, и сунул руки в его тело, в дантянь, и развел ладони, показывая пустоту внутри. “У него нет золотого ядра!” — кричали голоса. “Лжец! — вторили им другие. — Мошенник! Самозванец!”

Его пинком швырнули на колени. Сзади навалились, и знакомый, ненавистный голос прохрипел в ухо:

— Пора тебе вернуться домой, сяо Цзю.

Его затрясло. Цю Цзяньло должен был сдохнуть, сгореть в доме вместе со своим папашей и всеми своими омерзительными слугами. Но этого не случилось. Не было резни, не было пожара, он никогда не освобождался от них…

Люди впереди вдруг расступились — или исчезли? — и Шэнь Цзю увидел Юэ Ци. Брат, повернувшись спиной, уходил прочь.

— Ци-гэ! — закричал Шэнь Цзю. — Ци-гэ, пожалуйста! Не оставляй меня!

Он проснулся в слезах и в поту среди сбившихся простыней. Кое-как поднявшись на ноги, он попытался успокоиться. Попил воды, накинул на плечи тонкий халат, вышел из домика в теплую душистую ночь.

Ярко светила полная луна. В траве во всю мощь разливались цикады. Опустившись на теплый пол веранды, Шэнь Цинцю прикрыл глаза и глубоко вздохнул.

Он невыносимо любил Тихий пик. Здесь все дышало изящной красотой и покоем. И он забрался сюда сам, по камням и терниям, обдирая руки и ноги. Неужели же он позволит клятым призракам прошлого сбросить его отсюда?

Все, что ему нужно — это пойти к Юэ Цинъюаню и предложить ему свое тело. Лечь с ним в постель. Это ничтожная малость. И это ничем ему не грозит. Юэ Цинъюань — в этом Шэнь Цинцю был уверен — будет нежен и ласков. И, разумеется, ни одна живая душа не узнает об этом, кроме Му Цинфана, а тот хорошо умеет хранить секреты.

Вот и все. Он сможет это сделать. Это несложно.

Шэнь Цинцю так и не заснул больше этой ночью.



***

— Шисюн уверен? — спросил Му Цинфан, и Шэнь Цинцю захотелось его придушить. Конечно, он не был уверен! Кто вообще мог быть в таком уверен! Но рассказывать об этом Му Цинфану он не собирался.

— Разумеется, — он кивнул, сохраняя прохладное достоинство. — Меня лишь беспокоит техническая сторона вопроса. Ни я, ни глава Юэ не испытываем влечения к мужчинам. Соответственно, было бы нелишне получить какую-то дополнительную стимуляцию.

Му Цинфан задумчиво поджал губы.

— Я не стану давать вам никаких настоек, — наконец проговорил он и закопался в свои ящички. — Неизвестно, какой эффект они возымеют в сочетании с пыльцой этого растения. Я могу предложить вам, — он выложил на стол пучок благовоний, — это, — а следом перед Шэнь Цинцю появился выточенный из камня флакон, — и это. Благовония расслабят и дадут толчок к возбуждению. Масло при нанесении на кожу также поспособствует возбуждению. Возможно, имеет смысл начать с обоюдного массажа. Также его можно использовать для проникновения.

Закрываться веером было бы невежливо, так что Шэнь Цинцю оставалось только уповать, что лицо его сейчас не пошло красными пятнами. Он сдержанно кивнул, взял благовония и флакон и спрятал все это в рукав.

— Благодарю, шиди.

Он решил дождаться вечера. Провел несколько часов в медитации, а оставшееся время был настолько сосредоточен на том, что ему предстоит сделать, что машинально поблагодарил Ло Бинхэ, когда тот подал ему чай.

Ближе к вечеру он начал собираться. Во всем теле ощущалась болезненная сосредоточенность. Он не стал надевать нательные штаны — только нижний халат, и пояс завязал самым простым узлом. Сверху накинул второй халат, простой, домашний. Расчесал волосы, скрепил их деревянной шпилькой, которую было бы легко вынуть.

Ближе к концу подготовки у него начали дрожать руки, и Шэнь Цинцю приказал себе успокоиться. Если он будет трястись, Юэ Цинъюань точно не согласится ни на что. Да и чего бояться? Все это нисколько не подходило на происходившее в доме Цю. Как минимум, сейчас он действует по своей воле… ну, почти. Да и подготовкой там никто не утруждался.

Подготовка! Это слово ошпарило его, когда он уже изрядно отошел от своей хижины в бамбуковой роще. Ему следовало подготовиться заранее, а он не подумал об этом! Он едва не повернул назад — но тут же сообразил, что если вернется, то уже никуда не пойдет. Да и время не раннее, что, если глава ордена уснет?

Он шел дальше. Сердце заполошно колотилось, и Шэнь Цинцю пытался успокоить его, выравнивая удары в такт шагам, глубоко вдыхая и выдыхая. Помогало плохо, но хотя бы он был сосредоточен мыслями на ритме своего дыхания и биении своего сердца, а не на том, что предстоит сделать.

Дорога на Цюндин оказалась неожиданно короткой. Вроде бы вот он еще в бамбуковой роще — а вот уже стоит перед домиком главы ордена. Дыхание перехватило, руки снова затряслись, но Шэнь Цинцю заставил себя собраться с силами и постучать.

Ему открыли почти сразу. Юэ Цинъюань, тоже в домашнем, стоял на пороге и смотрел на Шэнь Цинцю удивленно и немного растерянно.

— Шиди?

— Глава, — Шэнь Цинцю поклонился. — Могу я войти?

— Конечно! — с чрезмерной поспешностью отозвался Юэ Цинъюань и посторонился, пропуская его в дом. Шэнь Цинцю вошел.

Глава ордена, двигаясь чуть более суетливо, чем следовало бы, принялся заваривать чай. Пока он этим занимался, Шэнь Цзю достал из рукава благовония и флакон.

— Что это такое? — с доброжелательным любопытством поинтересовался Юэ Цинъюань, повернувшись. Шэнь Цинцю открыл рот, чтобы заговорить — но горло словно парализовало. Он прокашлялся и попытался еще раз:

— Это… мне дал шиди Му. Это… если глава пожелает… я бы хотел просить…

Он замолчал, отчетливо ощущая, что ему не хватает ни слов, ни дыхания. Руки снова начали дрожать. За спиной главы Юэ зашипела на углях побежавшая из чайника вода, но никто не обратил на это внимания.

— Шиди, — голос Юэ Цинъюаня звучал осторожно, — мы ведь решили, что нам это не нужно. Десять лет — не такая уж и большая потеря…

Шэнь Цинцю захотелось закричать. Захотелось ударить Юэ Цинъюаня по лицу. Небольшая потеря? Конечно, для него, который учился у лучших наставников, это было небольшой потерей! Но Шэнь Цинцю уже и так потерял слишком много времени. Он просто не мог себе позволить…

— Глава Юэ, — заговорил он, собравшись с силами, — боюсь, ваш младший соученик не настолько развил духовную силу, насколько это сделал досточтимый глава. Боюсь, для этого ничтожного соученика потеря развития на десять лет может оказаться серьезной. Или… — он снова едва не подавился словами, — для главы мысль взять этого ничтожного на ложе категорически неприемлема?

И тут же подумал — а может, действительно? Может, он настолько отвратителен Юэ Цинъюаню, что тот скорее запрет свои силы на десять лет? К горлу подступила горечь. Он напрашивался. Фактически, он умолял о том, чтобы Юэ Цинъюань трахнул его. От этой мысли его затошнило.

Юэ Цинъюань молчал, и молчал так долго, что Шэнь Цинцю в конце концов не выдержал — поднял на него взгляд. Глава ордена смотрел на него воспаленными больными глазами — это был тот взгляд побитой собаки, который Шэнь Цинцю ненавидел больше всего.

— Сяо Цзю…

Ну вот, началось. Шэнь Цинцю вытянул руку, словно надеясь заткнуть ему рот.

— Не зови меня так! Это не имеет… никакого отношения… это просто нужно сделать! Парное самосовершенствование… Ты глава ордена, я хозяин пика, и не более того…

Он осекся, глядя на Юэ Цинъюаня. Тот стал землисто бледен после этих слов — но мгновением спустя словно собрался, сделался бесстрастен и сосредоточен.

— Шиди Шэнь, — проговорил он. — Что ж, Му Цинфан не стал бы советовать дурного. Возможно, вы оба правы. — Он взял благовония, зажег их от жаровни и поместил в курильницу, потом прихватил со столика флакон с маслом, а вторую руку протянул Шэнь Цинцю выверенным церемонным жестом. Шэнь Цинцю вложил в нее ладонь, и Юэ Цинъюань повел его в соседнюю комнату.

Здесь Шэнь Цинцю никогда не был, и немудрено — это была спальня главы ордена. Отпустив его руку, Юэ Цинъюань оставил его осматриваться, а сам сдернул покрывало с кровати, поправил подушки и простыни, оставил флакон с маслом в изголовье — и вновь вернулся к Шэнь Цинцю.

— Шиди позволит?

Шэнь Цинцю кивнул, не вполне понимая, на что соглашается. Он не мог даже толком рассмотреть обстановку — взгляд притягивала кровать. Его снова начало трясти.

Юэ Цинъюань зашел ему за спину и потянул с его плеч верхний халат. Потом вынул шпильку из его волос, и они упали на спину тяжелой волной. Потом Юэ Цинъюань потянулся к поясу — и Шэнь Цинцю, вздрогнув, отшатнулся.

— Я сам.

Юэ Цинъюань тут же отступил.

— Что мне сделать? — спросил он очень ровно, и Шэнь Цинцю отозвался чуть дрогнувшим голосом:

— Разденься.

Юэ Цинъюань снял свою одежду легко и без стеснения. У него было красивое тело — широкие плечи, узкая талия, крепкие руки и ноги. Шэнь Цинцю буквально заставил себя взглянуть на его мужское естество.

Во рту появился мерзкий привкус, руки и ноги похолодели, в горло будто невидимая рука вцепилась. Он усилием воли заставил себя развязать пояс и сбросить на пол нижний халат.

Он выдержит. В этом нет ничего страшного. Он смог пережить то, что было в доме Цю — сможет и это. Ничего страшного не происходит.

— Шиди, — голос Юэ Цинъюаня звучал доброжелательно и ровно, словно они собирались просто попить чаю, — боюсь, я несколько неопытен в такого рода делах. Прошу, направляй меня.

Шэнь Цинцю едва не рявкнул на него. Откуда бы Юэ Цинъюаню знать, в чем он опытен? Впрочем, он почти тут же сообразил, что Юэ Цинъюань знает о его похождениях в бордель — не о том, что Шэнь Цинцю в действительности там делал, так что вообразить можно было всякое. Он глубоко вздохнул.

Му Цинфан советовал начинать с массажа.

— Ляг на кровать, — произнес он. Внутри все будто смерзлось, и у него сейчас просто не было душевных сил на изысканную вежливость. — На спину.

Юэ Цинъюань лег, и Шэнь Цинцю, прихватив флакон с маслом, сел рядом. Юэ Цинъюань следил за ним взглядом — в его лице были спокойствие и доброжелательность, а Шэнь Цинцю колотило от мысли, что сейчас ему предстоит коснуться мужчины.

Но ведь это Ци-гэ. Они много раз касались друг друга. В этом нет ничего такого.

Только вот Юэ Цинъюань больше не был Ци-гэ.

Он резко выдохнул и плеснул масла себе на ладони. Это нужно пережить. Просто пережить. Это лекарство. Лекарства часто бывают горькими.

Он встал на кровать на колени и положил ладони на грудь Юэ Цинъюаня — тот вздрогнул, глаза его распахнулись чуть шире. Шэнь Цинцю провел руками вниз, к животу, и снова вверх, размазывая масло. Он доводил ладони почти до члена, но не касался его, лишь поддразнивал близкими прикосновениями, и выглаживал грудь и живот Юэ Цинъюаня, умащая его, и вскоре его действия дали плоды — член Юэ Цинъюаня поднялся, тот невольно раздвинул ноги, и Шэнь Цинцю устроился между ними.

Юэ Цинъюань смотрел на него из-под длинных ресниц, грудь его тяжело вздымалась. Он был возбужден, и это было хорошо: значит, все, что оставалось Шэнь Цинцю — это соединиться с ним. И тогда все станет в порядке.

Если, конечно, одного раза будет достаточно. Шэнь Цинцю очень на это надеялся.

Но было еще одно, что непременно следовало сделать, если он хотел обмениваться энергиями на ложе, а не корчиться от боли. Шэнь Цинцю плеснул еще масла себе на пальцы и, приподнявшись на коленях, завел руку назад и начал медленно поглаживать себя между ягодиц.

Глаза Юэ Цинъюаня широко распахнулись, и Шэнь Цинцю снова пожалел, что не сделал этого у себя дома. Не следовало делать таких вещей на глазах у своего… партнера по самосовершенствованию. Что, если от этого зрелища все возбуждение пропадет?

Однако возбуждение Юэ Цинъюаня и не думало пропадать. Наоборот, как будто даже еще возросло. Наверное, масло и правда было непростое. Шэнь Цинцю и сам чувствовал это — приятное жжение на входе в свое тело, оно подстегивало желание, и, ведомый им, Шэнь Цинцю сунул в себя палец.

Он прикрыл глаза. Это были хорошие ощущение. Ему доводилось испытывать и такие — Цю Цзяньло нередко предлагал его своим друзьям, а среди них попадались и те, которые не просто хотели сунуть свой член в более-менее подходящую дырку, но и чтобы их партнер получил удовольствие. Это были не самые плохие моменты.

Он добавил второй палец и принялся растягивать себя, постанывая сквозь зубы. Юэ Цинъюань не сводил с него горячего взгляда — и неожиданно это был такой взгляд, словно ничего более ценного, чем Шэнь Цинцю, не было для Юэ Цинъюаня в мире.

Внезапно ладони Юэ Цинъюаня легли ему на колени, скользнули по бедрам вверх. Шэнь Цинцю замер, ощутив, как хлестнула изнутри, будто плеть, паника.

— Позволишь мне? — тихо спросил Юэ Цинъюань — голос его слегка дрожал. Шэнь Цинцю деревянно кивнул, и руки Юэ Цинъюаня скользнули выше, легли на талию, притягивая Шэнь Цинцю ближе, укладывая его на себя. “Не надо”, — успел подумать Шэнь Цинцю, прежде чем его перевернули, и он оказался лежащим на спине, с Юэ Цинъюанем между ног.

— Я не сделаю больно, — прошептал Юэ Цинъюань ему на ухо. Его тяжелое тело вдавливало Шэнь Цинцю в постель. Паника залила изнутри, подступила к горлу. Шэнь Цинцю мертвой хваткой вцепился в твердое плечо.

Это Юэ Цинъюань, твердил он себе. Он не сделает ничего плохого. Все будет хорошо.

Пальцы Юэ Цинъюаня, скользкие от смазки, скользнули между ягодиц, и Шэнь Цинцю вынудил себя расслабиться. Нужно расслабиться, иначе будет больно. Чужие пальцы двигались внутри, тянули его. Юэ Цинъюань склонился над ним, заглядывая в лицо, потом его губы коснулись губ Шэнь Цинцю, раздвинули их, язык проник внутрь. Машинально Шэнь Цинцю обвил руками его плечи.

“Обними меня, — приказал голос в его голове. — Обними меня, как обнимаешь мою сестру, ну!”

Цю Цзяньло нравилось притворяться, что у них с Шэнь Цзю все по любви. Сначала он колотил его, или грозился, что отдаст для развлечений слугам — или отдавал, — а потом, когда у Шэнь Цзю больше не было сил сопротивляться, целовал и обнимал его и требовал того же в ответ. И укладывал его в постель, нежил его, ласкал — и наконец трахал.

Такое было едва ли не хуже насилия, но Шэнь Цзю осознавал это уже после.

— Сяо Цзю… — прошептал голос в ухо. — Можно, я…

Не открывая глаз, Шэнь Цзю рывком приподнялся, перекатился на живот и встал на четвереньки, отставив задницу. Руки легли ему на бедра, сжали, приподнимая, выпячивая сильнее, раздвигая ягодицы. В дырку толкнулся член. Было не больно. Его хорошо растянули. Шэнь Цзю приник щекой к постели. Выдохи рвались изо рта судорожными полустонами-полурыданиями, и он сжимал зубы, глуша их. Хозяева ненавидели, когда он начинал рыдать.

Он ощущал, как движется в нем член, как раскрывает его, раздвигает стенки. Он расставил ноги шире и прогнулся, подставляясь. В голове мутилось, к горлу подкатывала тошнота. Он знал, что будет дальше. Потом ему сунут грязный член в рот и велят облизать. И он будет облизывать, вылизывать дочиста, сосать, а потом его трахнут в горло, удерживая за волосы. И он будет слышать глумливый хохот над головой, и кто-то сунет член в его растраханную, залитую семенем задницу, и будет драть, пока он не начнет орать от боли, или пока не упадет от усталости в подгибающихся ногах.

Это его жизнь, и никто не вытащит его отсюда, никто не придет за ним, никто не спасет его. Единственный человек, которому было до него дело, ушел и никогда не вернется. Его брат умер. Надежды нет.

Короткое сухое рыдание вырвалось из горла Шэнь Цзю — он не мог больше сдерживаться.

— Ци-гэ… — выстонал он. — Ци-гэ, пожалуйста, помоги мне…

В то же мгновение все переменилось. Из него вышли, его сильно, но бережно обхватили, перевернули на спину, и над ним возникло перепуганное лицо Ци-гэ.

— Сяо Цзю? Что… что не так? Я сделал больно? Сяо Цзю…

Руки были везде. Прикосновения, от которых по коже продирало морозом. Шэнь Цзю попытался отползти, поскуливая, но было некуда; он хотел стряхнуть с себя чужие руки — но не мог, боясь хозяйского гнева. Его трясло, в голове была полная каша. Это же был Ци-гэ. Но почему? Это Ци-гэ — его хозяин теперь?

Или это Юэ Цинъюань — его хозяин?

Лицо напротив вдруг затвердело, и Шэнь Цзю непроизвольно съежился, ожидая удара. Но его не последовало — взлетело белое, будто крылья, и на плечи Шэнь Цзю легло покрывало, укутавшее его, закрывшее, спрятавшее от мира. Только тут Шэнь Цзю осознал, что его трясет, и вцепился в край покрывала, плотнее натягивая его на себя.

— Сяо Цзю… — повторил Ци-гэ, но оборвал сам себя, слез с кровати и куда-то ушел — Шэнь Цзю не проследил за ним взглядом, пытаясь выровнять дыхание.

Ци-гэ вернулся очень быстро. Он надел и подпоясал халат, а в руках у него оказался чайный столик. Ци-гэ поставил его на кровать и ушел снова, и вернулся с жаровней, на которую поставил чайник.

Он ничего не говорил, пока вода не закипела. Тогда он заварил чай, разлил его по чашкам и подал одну Шэнь Цзю. Замешкавшись, тот кое-как выпростал руку из кокона, в который сам себя закутал, и принял чашку.

Чай был горячий, чуть сладковатый, оставляющий тонкое, нежное послевкусие. Он выпил чашку почти что залпом, и Юэ Цинъюань немедленно налил ему вторую. После третьей выпитой подряд стало почти совсем хорошо, и Шэнь Цинцю аккуратно поставил чашку на доску. И только тогда рискнул наконец поднять взгляд и встретиться с Юэ Цинъюанем глазами.

— Сяо Цзю, — тихо проговорил тот. — Расскажи мне. Пожалуйста. Что происходит?

— Мне очень нужно излечиться от последствий этой пыльцы, — Шэнь Цинцю казалось, что губы у него смерзлись и еле шевелятся. Юэ Цинъюань снова налил ему чаю, и Шэнь Цинцю вцепился в чашку. — Мои энергии… нестабильны. Ты знаешь. Ты… помогал мне справляться с искажениями ци. Но… — он глубоко вздохнул и сказал наконец то, что никак не должен был говорить главе своего ордена — он уповал лишь на то, что сейчас он со своим, пусть и бывшим, братом: — Я еще не сформировал золотое ядро, Ци-гэ. Если я потеряю эти десять лет… может так случиться, что я потеряю все.

Юэ Цинъюань глубоко вздохнул. Налил еще чаю, отпил из своей чашки. И наконец произнес:

— Я спрашивал не об этом.

Шэнь Цинцю знал, что он спрашивает не об этом. Ему захотелось закричать. Захотелось кинуть чашку Юэ Цинъюаню в голову. Захотелось спросить — по какому праву ты хочешь знать, ты, тот, кто бросил меня?

Вместо этого он сказал, обращаясь к чайному столику:

— В доме Цю меня сделали рабом для постельных утех.

Он услышал судорожный вздох и больше почувствовал, чем увидел, как Юэ Цинъюань качнулся к нему — и тут же вернулся обратно. Он заговорил снова — теперь, когда он произнес первые слова, говорить дальше стало легче. Он рассказывал, как старик Цю однажды позвал его в свою спальню, велел раздеться и лечь к нему в постель, и там долго гладил по ногам, по животу, по заднице, перебирал волосы, потом целовал, а потом попытался тыкать членом в задницу, но стояло у него так себе, и ничего не вышло, и тогда он велел Шэнь Цзю сосать у него. Старик почти никогда не был груб, если только у него не было совсем уж плохое настроение. Зато вот Цю Цзяньло нравилось колотить Шэнь Цзю. Потом ему нравилось совать член ему в рот и насаживать головой, пока Шэнь Цзю не начинал давиться. Потом ему нравилось сдирать с Шэнь Цзю штаны, швырять его на четвереньки и вставлять ему без подготовки.

Он говорил и говорил, и ему казалось, что изо рта его исходят не слова, а его собственные внутренности, мерзкие и ядовитые. Он будто выблевывал самого себя перед человеком, перед которым никогда и ни за что он не хотел бы раскрываться так — но у него больше не было сил. Если сейчас Юэ Цинъюань, преисполнившись отвращения, вышвырнет его прочь и прогонит из ордена — значит, так тому и быть. Шэнь Цинцю и так слишком долго занимал чужое место.

Когда он замолчал, в комнате воцарилась звонкая тишина. Он боялся поднять глаза на Юэ Цинъюаня, который сидел, замерев неподвижно, будто статуя. Но вот, наконец, он отмер — Шэнь Цинцю увидел край рукава, как рука потянулась, взяла его чашку. Зажурчала вода. Чашка вернулась — уже с чаем.

— Я пришел на пожарище.

Шэнь Цинцю вздрогнул, едва не расплескав чай, вскинул голову. Ци-гэ смотрел на него — бледный, осунувшийся, с воспаленными глазами.

— Вместо дома Цю было пепелище. Я решил, напали разбойники. Это давало надежду — возможно, ты не погиб, тебя увели. Но потом я узнал от людей, что женщины выжили. Если бы это были разбойники, в первую очередь они увели бы женщин, не так ли? Люди говорили — никто не нападал, дом просто загорелся. Все мужчины погибли. Я бродил по пепелищу, пытался раскапывать кости… Глупо. Я похоронил тебя, сяо Цзю. Я похоронил тебя там.

— Почему?

Собственный голос прозвучал как карканье. Ци-гэ разомкнул губы — сухие, как и его глаза — и спросил:

— Почему что?

— Почему ты не рассказал мне этого раньше?

Горький смешок вырвался у Юэ Цинъюаня.

— Потому что я был слаб, сяо Цзю. Потому что я опоздал. Какая разница, пришел я или нет, если все равно было слишком поздно? Я оставил тебя там и не смог вовремя спасти, и из-за меня… все это… стряслось с тобой. — Он вдруг стиснул челюсти, будто от внезапного приступа боли, лицо его скривилось. — Я глуп и бесполезен. Даже сейчас. Я позволил тебе… я не понял… не почувствовал…

Шэнь Цинцю рванулся к нему через столик, опрокидывая чашки и чайник, вцепился в рукава, перехватил запястья. Покрывало упало с плеч, прикосновение обожгло ладони, но все это не имело сейчас никакого значения — Шэнь Цинцю просто не мог смотреть в это искаженное от горя лицо и позволить Ци-гэ брать всю вину на себя.

— Это моя вина! Я должен был сказать тебе… прямо сказать…

Они замерли оба, глядя друг другу в глаза над опрокинутым чайным столиком, над залитой чаем постелью. А потом Юэ Цинъюань дернул Шэнь Цинцю на себя и стиснул его в объятиях.

И, не удержав равновесия на краю кровати, они вдвоем повалились на пол, а следом за ними с грохотом полетел чайный столик и свороченная жаровня.

Какое-то время спустя, когда высыпавшиеся угли собрали обратно в жаровню, затлевший тут и там огонь сбили покрывалом, и собрали осколки, и открыли окна, чтобы вышел дым, Юэ Цинъюань запоздало подал Шэнь Цинцю халат, и тот скользнул в рукава так изящно и непринужденно, словно не он только что нагишом метался по комнате, хохоча и ругаясь одновременно.

Он подвязал пояс и взял старшего брата за запястья, перевернув руки ладонями вверх.

— Так и знал. Ты порезался.

— Одна царапина, — Ци-гэ попытался отнять руку, но Шэнь Цинцю не позволил — поднес палец к губам и осторожно втянул в рот, зализывая царапину. Несколько мгновений Юэ Цинъюань смотрел на него широко распахнутыми глазами. Потом положил ладонь на щеку. — Там же не яд, сяо Цзю.

— Могут быть мелкие осколки, — возразил Шэнь Цинцю, выпуская палец, но удерживая руку. Несколько мгновений они так и стояли, не сводя друг с друга взгляда. Потом Юэ Цинъюань опустился на кровать и потянул Шэнь Цинцю на себя, усаживая между своих ног.

Они замерли так, тесно прижавшись друг к другу, как в те времена, когда жили в нищете и холоде, когда у них никого, кроме друг друга, не было, и они так и засыпали, сплетя объятия, грея друг друга. Потом Юэ Цинъюань заговорил:

— Сяо Цзю, насчет нашей проблемы…

Шэнь Цинцю замотал головой, не дав ему договорить.

— Нет. Ци-гэ, это было глупо с моей стороны. Ты был прав. Это неприемлемо.

— Я люблю тебя, — перебил его Ци-гэ, и Шэнь Цинцю задохнулся и растерял все слова. — И я лягу с тобой как любовник, потому что это нужно сделать. Если это будет нужно нам только чтобы излечиться, значит, так тому и быть. Если вдруг… получится что-то больше, — он сжал Шэнь Цинцю в объятиях чуть крепче. — Мне все равно, как любить тебя, сяо Цзю. Лишь бы ты позволял.

— Ци-гэ… — выдохнул Шэнь Цинцю и, развернувшись в его руках, уткнулся головой старшему брату в плечо. И из этого положения уже прошептал, не поднимая лица: — Но ты же видел. Я не могу. Я не смогу.

В ответ Юэ Цинъюань взял его за подбородок, приподнимая голову, и Шэнь Цинцю с изумлением увидел, что он улыбается.

— Есть ведь и другие способы. Почему я не могу быть… эээ… младшим? Если для тебя это невозможно?

Шэнь Цинцю приоткрыл рот, вновь потеряв дар речи, и Юэ Цинъюань все с той же улыбкой коснулся губами уголка его рта.

— В любом случае, мы не должны ничего делать сегодня, сяо Цзю. У нас есть время. Мы справимся.

Он будто светился. Шэнь Цинцю вдруг подумалось, что он уже давно — или никогда — не видел Ци-гэ таким сияющим, таким счастливым. Будто с него упала некая черная пелена, и теперь на Юэ Цинъюаня стало почти невозможно смотреть.

С робостью, изумившей его самого, Шэнь Цинцю запустил пальцы в его волосы, перебирая шелковые пряди, и Юэ Цинъюань прикрыл глаза от удовольствия.

— Тогда, наверное, мне стоит уйти и позволить главе наконец лечь спать? — спросил он, ощущая, как губы расползаются в абсолютно глупой и счастливой улыбке. Руки Юэ Цинъюаня вокруг талии сомкнулись крепче.

— Нет, зачем? — спросил он изумленно. — Ты можешь остаться. Ты не хочешь?

Шэнь Цинцю покачал головой и тут же кивнул. Он был уверен, что не сможет заснуть — но и тогда будет хорошо. Может, Ци-гэ тоже не будет спать, и они проведут ночь за разговорами. Или он просто будет лежать рядом со своим самым дорогим человеком в этом мире, слушать его дыхание и знать, что теперь — и навсегда — все станет хорошо.

Они перестелили сырую постель и погасили свет. В полутьме, сталкиваясь руками, путаясь в простынях и неловко посмеиваясь, они наконец забрались под одеяло, и Юэ Цинъюань вытянул руку, а Шэнь Цинцю, чуть помедлив, лег головой ему на плечо.

Он не чувствовал никакого отвращения, прикасаясь к этому телу. Он даже смог обнять Ци-гэ, перекинув руку через его талию.

Снаружи занимался рассвет, чирикнула первая птица. Шэнь Цинцю прикрыл глаза, слушая, как выравнивается и становится глубже дыхание его брата.

Он был уверен, что не заснет. Но прежде, чем он додумал эту мысль, он уже спал — крепче, чем на самых мягких женских коленях, и чем в одиночестве в своей бамбуковой хижине.

Он не помнил этого, но в последний раз так крепко он спал в далеком-далеком детстве, совсем малышом, на руках у своего названного брата.

@темы: Текст, Чужой пейринг, Драма/ангст/хоррор, Романс/пвп/флафф/юмор, mini OTP wars, Ло Бинхэ/Шэнь Цзю, Юэ Цинъюань/Шэнь Цзю

---

Shuangshui Team: арт, Ло Бинхэ/Шэнь Цзю

[Shuangshui Temple]

Название: Ласково
Команда:  Shuangshui Temple
Персонажи: ксено!Ло Бинхэ/Шэнь Цзю
Категория: слэш
Жанр: БУ
Рейтинг: PG-13

@темы: Арт, Чужой пейринг, mini OTP wars, Хэ Сюань/Ши Уду, Ло Бинхэ/Шэнь Цзю

---

Beefleaf team: Ло Бинхэ/Шэнь Цзю, арт

[Мертвая рыба заедает депрессию]

Название: Во что поиграем сегодня, учитель?
Команда: Beefleaf team
Персонажи: ориг!Ло Бинхэ/ориг!Шэнь Цинцю
Тип: арт
Жанр: слэш
Рейтинг: PG

@темы: Арт, Чужой пейринг, mini OTP wars, Ло Бинхэ/Шэнь Цзю, Хэ Сюань/Ши Цинсюань

---

Bingjiu team 1 миди, 1 арт

[bingjiu]

Название: Редкая сука
Команда: bingjiu team
Персонажи: Ло Бинхэ/Шэнь Цинцю (Шэнь Цзю)
Тип: текст
Жанр: PWP, хентай, романс
Рейтинг: NC-21
Размер: миди, 5175 слов
Примечания: AU относительно финала ПГБД; ER;

ксенофилия

секс с волком-оборотнем; тентакли; mpreg; стокгольмский синдром; персонажи находятся в глубоко нездоровых отношениях и счастливы
Саммари: Ло Бинхэ не запытал Шэнь Цинцю в Водной Тюрьме, а сделал своим наложником. И однажды он приходит к своему пленнику в очень непривычном обличии.

Он почувствовал, как открывается портал, даже не оборачиваясь. Спину обдало горячим порывом воздуха, Шэнь Цзю ощутил могучее, заполняющее собой присутствие — и только тогда обернулся.

— О… — произнес он несколько ошеломленно. — Не доводилось еще видеть тебя таким.

Это, без сомнения, был Ло Бинхэ — Шэнь Цзю узнал бы его и без пламенеющей во лбу демонической метки, просто по ощущению. Но сейчас Ло Бинхэ не был человеком.

Шэнь Цзю даже задумался, не может ли это быть его истинный демонический облик.

Перед ним стоял огромный пес — а может, волк, Шэнь Цзю не был уверен, но зверь был крупнее всех псов и волков, что он видел в своей жизни. Если бы Шэнь Цзю поднялся на ноги, их головы оказались бы на одном уровне.

Зверь смотрел на него тяжелым взглядом огромных желтых глаз. Где-то в их глубине тлели остатки разума, но что-то затмевало их, что-то…

Потом Шэнь Цзю заметил — под животом зверюги покачивался огромный возбужденный член.

— У тебя гон, — догадался он. — И ты пришел ко мне… потому что твои жены или напугаются, или не переживут. Что ж, ваш выбор разумен, господин.

Волк недобро рыкнул, оскалив зубы, и Шэнь Цзю, слегка улыбнувшись, поднялся на ноги и шагнул к нему, звякнув цепью, замкнутой на щиколотке.

Когда Ло Бинхэ только привел его сюда — вместо Водной Тюрьмы, которую ждал Шэнь Цзю, — отнял одежду и посадил на цепь, и когда он наконец сломил сопротивление Шэнь Цзю и заставил его подчиниться, первое время Шэнь Цзю звал его «господин». Это было искренне — им двигал страх и желание избежать гнева вспыльчивого демона и боли, которая бы за ним последовала. Но со временем он узнал, что бывший ученик — который по-прежнему обращался к нему «учитель» — предпочитает, когда его называют по имени. Он хотел покорности Шэнь Цзю, но признавал его старшинство и любил его дерзость.

Цепь так и осталась на ноге — браслет, к которому она крепилась, был выстлан мягкой толстой тканью и не натирал щиколотку. Одежду ему Ло Бинхэ… нет, не вернул — дал новую. Подходящую рабу для постельных утех, которым теперь был Шэнь Цзю — тонкие, летящие, едва ли что-то скрывающие ткани, которые легко рвались. Но в его новом жилище было тепло, вместо порванной одежды приносили новую, и Шэнь Цзю ни на что не жаловался.

Он протянул руку и коснулся черной звериной морды. Волк приоткрыл пасть, вываливая язык, а потом ткнулся им в рот Шэнь Цзю. На кончике языка тот увидел что-то непонятное — круглый зеленый предмет размером с орех, словно семя или плод.

Он открыл рот, и длинный язык зверя сунулся внутрь и дальше, в глотку, и Шэнь Цзю привычно расслабил горло — он уже научился принимать монструозный член Ло Бинхэ без рвотных позывов, что ему какой-то язык.

Он ощутил, как что-то скользнуло по горлу и пищеводу. Язык зверя прошелся по его рту, вылизывая — из пасти пахло, но не мерзко, а словно бы раскаленным металлом. Шэнь Цзю обнял зверя за шею, позволяя ласкать свой рот — шерсть под руками была жесткой, но удивительно приятной на ощупь, а тело под ней — очень горячим. К нему хотелось прижаться поплотнее.

— Хочешь взять меня? — пробормотал он, когда язык выскользнул из его рта, оставив на подбородке полосу слюны. — Прямо так, в этом обличии?

От одной только мысли по спине побежали мурашки. Ло Бинхэ был щедро одарен, а в зверином облике его член оказался еще больше. Шэнь Цзю представил себе, как эта штука будет вторгаться в его тело, и его пробило сладким восторгом.

Он отстранился от зверя и встретил голодный взгляд. Потом чудовищные зубы прихватили ворот его халата, тонкого, не подпоясанного; ткань затрещала, и зверь буквально вытряхнул Шэнь Цзю из одежды. Тот не устоял на ногах — повалился на четвереньки, но подниматься не стал. В то же мгновение Ло Бинхэ ступил вперед, нависнув над ним, его лапы окружили Шэнь Цзю, жар его тела потек, кажется, в самые кости, влажный член проехался по спине, и Шэнь Цзю, застонав от предвкушения, прогнулся, выставляя перед ним задницу, будто он был течной сукой для этого кобеля.

Горячий язык облизал Шэнь Цзю загривок, потом прошелся по спине, добрался до задницы. Он шире расставил ноги, позволяя зверю вылизывать ему между ягодиц— Ло Бинхэ был заботливым любовником и не пренебрегал подготовкой. Иногда даже слишком не пренебрегал — вот как сейчас.

Длинный, горячий, шершавый язык вылизывал задницу, вторгался в нее так глубоко, как никогда не смог бы человеческий, и скоро у Шэнь Цзю начали подрагивать ноги. Он перенес больше веса на руки и уронил голову на скрещенные запястья. Из его рта рвались вздохи и стоны — он давно разучился их сдерживать, потому что его хозяину нравились эти звуки.

Собственный член стоял, прижимаясь к животу. За время, проведенное с Ло Бинхэ, Шэнь Цзю научился не касаться его без дозволения и теперь мог кончить просто от того, как демонический член таранит его задницу. Это хозяину тоже нравилось. Но сейчас эта наука грозила подвести Шэнь Цзю.

— Бинхэ… — простонал он, пытаясь сдержаться — но он не владел своим телом, бедра двигались сами по себе, продолжая насаживаться на язык зверя. — Если ты… не перестанешь… я кончу…

Волк коротко рыкнул, его язык выскользнул из задницы, и Шэнь Цзю застонал снова. Его волосы, не сдерживаемые никакой заколкой, беспорядочно рассыпались, и он едва видел сквозь их густую завесу.

Зверь снова навис над ним, его пасть оказалась совсем рядом с лицом Шэнь Цзю. В задницу толкнулось нечто огромное, и он, заскулив, прогнулся сильнее.

Зверь зарычал — Шэнь Цзю видел его оскаленную пасть совсем рядом. Эти клыки могли одним ударом разорвать ему горло.

Звериный член въезжал ему в задницу. Он ощущался совсем не как человеческий — более грубым и твердым, и он попросту был больше. Шэнь Цзю открыл рот, но понял, что не в состоянии даже кричать. А монстр все вставлял и вставлял, заполняя его собой.

Потом его зубы сжались на загривке Шэнь Цзю — бережно, но сильно, так, что в глазах стало на мгновение темно от боли. Он лежал под монстром, с задранной задницей, насаженный на его член, окруженный его телом со всех сторон, не в силах пошевелиться, и страшная пасть держала его за шею. Словно сама смерть трахала Шэнь Цзю.

Он был в полной власти демона.

От этой мысли его прошило чистым, экстатическим восторгом. Заскулив от немыслимого блаженства, Шэнь Цзю подался задницей навстречу — и тогда зверь начал двигаться.

Он не был милосерден — но он и в облике человека никогда не был. Его член ходил в заднице Шэнь Цзю как таран, и от каждого толчка Шэнь Цзю пробивало смесью острого удовольствия и почти нестерпимой боли. Наверняка зверь порвал его до крови. И кожу на шее своими зубами тоже пропорол — Шэнь Цзю чувствовал это, чувствовал горячие струйки и как слизывает их жадный язык.

Все вдруг стало очень остро. Горячий запах зверя, его впившиеся в шею зубы, его шерсть, трущаяся о спину Шэнь Цзю, его огромный орган, что терзал нутро. Завыв, Шэнь Цзю припал к полу, пытаясь потереться собственным членом, но только сильнее задрал задницу и подался навстречу.

Зверь зарычал ему в шею, его движения стали быстрее, глубже, он вбивался в Шэнь Цзю так, словно хотел пронзить его насквозь. И мгновением спустя Шэнь Цзю ощутил, как заливает его нутро обжигающе горячее семя.

Он закричал, вздрагивая всем телом, кончил сам и упал на пол, широко разведя ноги.

Волк разжал зубы на его загривке, но не вышел. Наоборот — его член внутри будто разросся, раздался, и Шэнь Цзю с изумлением и некоторым отголоском ужаса понял, что не может соскользнуть с него.

— Узел… — пробормотал он. — Ты повязал меня, животное…

Ло Бинхэ довольно рыкнул и опустил морду рядом с его головой. В звериных глазах появился оттенок лукавства — и в них стало определенно больше разума. Но что-то подсказывало Шэнь Цзю — возможно, узел, распирающий задницу — что гон еще не кончен.

Не то чтобы ему не приходилось раньше проводить долгое время с членом Ло Бинхэ в заднице, конечно. Извращенный ублюдок ухитрялся возиться с бумагами, усадив Шэнь Цзю на свой член.

Волк завалился на бок вместе с Шэнь Цзю, устроив его между лапами, и принялся вылизывать ему загривок. От этого вопреки всему потянуло в сон.

И сквозь марево дремы его разума коснулся голос Ло Бинхэ.

«Прошу простить меня за это, учитель. Вам придется потерпеть какое-то время».


***
Шэнь Цзю проснулся в сером предутреннем свете. Ему было жарко, словно он уснул возле огромной жаровни; он попробовал отодвинуться, но за спиной шевельнулось огромное мощное тело, затылок обдало горячим дыханием, и Шэнь Цзю вспомнил, что произошло накануне. И заодно ощутил, что задницу все еще распирает огромный член — и что он быстро твердеет.

Волк тихо рыкнул за спиной. Шэнь Цзю ощутил быстрые, глубокие толчки — зверь трахал его, даже, кажется, не проснувшись до конца. Было больно, и Шэнь Цзю прикусил губу, давя жалобный стон.

Движение за спиной вдруг изменилось. Волк начал подниматься на ноги, не прекращая частых движений бедрами и не выходя из него, и Шэнь Цзю осознал, что еще немного — и он просто повиснет под животом зверя, повязанный им. Движения члена в заднице становились все чаще, узел будто стал еще больше, невыносимо растягивая задницу, и Шэнь Цзю не выдержал — заскулил со всхлипом.

В то же мгновение что-то скользнуло по его спине, длинное и влажное, и сначала он решил — язык, но тут же почувствовал еще одно такое же движение, на этот раз — вокруг талии. Опустил взгляд на свой живот, он обмер.

Его талию обхватывало длинное, толстое розовое шупальце. Пока он смотрел, с другой стороны выскользнуло второе такое же, и они, будто руки, обняли Шэнь Цзю за пояс, прижимая его плотнее к волчьему животу.

Их было много. Они оплетали ноги Шэнь Цзю, руки, грудь, шею, скользили по спине. Странным образом это не вызывало никакого омерзения, скорее наоборот, прикосновения гладких теплых щупалец будто расслабляло. Одно из них, влажное, коснулось его члена, притерлось, обхватило ствол, и Шэнь Цзю, вздрогнув от внезапного удовольствия, застонал и невольно подался навстречу движению.

Щупальца развели его ноги шире, а потом вдруг подняли его, отрывая от пола, и он повис в воздухе в их гибких объятиях, нанизанный на член Ло Бинхэ. Волк зарычал ему в ухо, язык его прошелся по шее Шэнь Цзю. Следом за ним по шее, а затем по щеке скользнуло еще одно щупальце — и вдруг ткнулось в губы Шэнь Цзю. На конце его, будто на головке члена, было отверстие, сочившееся смазкой — от нее, Шэнь Цзю показалось, губы начали будто бы слегка гореть.

А может, и не показалось. На члене тоже ощущалось приятное жжение, и на сосках, об которые терлись щупальца. Шэнь Цзю не успел додумать эту мысль — толкавшееся в губы щупальце вдруг улучило момент и сунулось ему в рот.

Охнув, он рефлекторно расслабил горло, принимая его. Нежная плоть терлась о его язык, о нёбо, ласкалась о стенки горла. Шэнь Цзю сглотнул, ощущая, как зарождается в теле возбуждение, как оно прокатывается волной по спине, и вниз, где ходил ходуном огромный член. Больно уже почти не было. Он глухо застонал, и щупальце во рту вздрогнуло и начало двигаться быстрее.

В этот момент его приподняли, задирая задницу еще сильнее — хотя казалось, было уже некуда, и два щупальца развели его ягодицы, словно хотели раскрыть его еще больше. Но куда он мог еще раскрыться, если его уже трахал нечеловечески огромный член Ло Бинхэ?

У щупалец — вернее, у их хозяина, этого насквозь извращенного чудовища — было, однако, свое мнение на этот счет. Огромный член не на миг не замедлил своего движения, но одновременно с ним в задницу Шэнь Цзю начало толкаться толстое, мокрое от смазки щупальце.

Он забился, пытаясь вырваться, хотя это и было совершенно бесполезно, и напрягся. Но щупальца — их будто стало еще больше — оплели его еще крепче, принялись ласкать еще сильнее. Теперь они все сочились смазкой, от которой кожа будто вспыхивала. У него не было никакой опоры, кроме них, оплетших его со всех стороны, и Шэнь Цзю расслабился, принимая неизбежное.

Теперь член и щупальце двигались в нем одновременно, и с ним в такт двигалось то, что трахало его в рот. Он не мог даже стонать — что там, он едва мог дышать. Все тело содрогалось от нестерпимого удовольствия, плотно смешанного с болью. Он ощутил, как в задницу ломится еще одно щупальце, растягивая его сверх всякого предела, но не мог уже ничего этому противопоставить. Он закрыл глаза, чувствуя, как текут из-под век слезы.

Волк вдруг зарычал, движения его стали быстрее, резче. Он долбился в Шэнь Цзю так, словно хотел пробить его своим членом насквозь — и, наверное, так оно и будет, подумал Шэнь Цзю. Щупальца толкались в одном ритме с членом, узел наливался и становился все тверже и крепче. Другие щупальца скользили по телу Шэнь Цзю, обнимая его, лапая его, дроча ему.

Он закричал, насколько мог, едва дыша из-за щупальца, забившего ему горло, и кончил, забрызгав себе живот. В то же мгновение щупальца, оплетающие его тело, вдавили его в живот волка — горячая шкура обожгла спину; монстр зарычал, вторгаясь еще глубже, хотя казалось, что глубже уже невозможно. Щупальца внутри замерли, и Шэнь Цзю ощутил, как быстро пульсирует в его заднице волчий узел.

С потрясшим стены рыком волк кончил в него и повалился вместе с ним на пол. Щупальца разом обмякли, как и узел и член внутри Шэнь Цзю. Судорожным усилием он вытолкнул то щупальце, что все еще было у него во рту.

Он не мог пошевелиться. Но зверь все сделал за него — вышел из его задницы, приподнялся, а потом, прихватив лапой Шэнь Цзю за плечо, перевернул его на спину.

Шэнь Цзю увидел довольную, ухмыляющуюся волчью пасть, нависшую над ним. Потом скользнул взглядом по впалому животу — и наконец понял, откуда взялись щупальца.

Они росли из основания огромного члена Ло Бинхэ — окружали его, словно молодые побеги древесный ствол, и все тянулись, пусть и в слабом порыве, к Шэнь Цзю. Зрелище было одновременно жуткое и завораживающее.

Покрасовавшись, зверь повалился на бок. Щупальца постепенно втянулись, но Шэнь Цзю не особенно обольщался на этот счет — раз Ло Бинхэ все еще не перекинулся в человека, значит, это не конец.

— Если ты не против, — пробормотал он, с трудом поднимаясь — ноги подкашивались, — я хотя бы выпью воды.

Волк чуть слышно рыкнул. Кажется, он собирался вздремнуть. Прежде чем уйти за водой, Шэнь Цзю не отказал себе в удовольствии провести рукой по огромному бархатистому уху.


Он не ошибся — гон не был кончен, и зверь покрыл его еще несколько раз за этот день, но хотя бы больше не вязал. Последний раз был уже в ночи — Шэнь Цзю лежал под волком на спине, едва помня себя, совершенно без сил, оплетенный шупальцами, обхватив ногами звериное тело, будто человеческое, а тот медленно двигался в нем, совершенно как делал это в человеческом облике, когда доводил Шэнь Цзю до крайней степени утомления. Языком он вылизывал Шэнь Цзю рот — и трахал в горло, будто вторым членом. Шэнь Цзю весь был покрыт его семенем и смазкой из щупалец, а когда зверь наконец излился — в который раз? — и вышел, он почувствовал, как семя течет между ягодиц.

Он снова уснул между волчьих лап, не в силах даже отползти.


***
В этот раз Ло Бинхэ пришел к нему во сне не только голосом, но и во плоти.

— Как вы себя чувствуете, учитель? — его голос был пугающе мягок, а глаза горели алым. Глядя на него, Шэнь Цзю подумал, что его ученик и впрямь похож на волка.

— Учитель утомлен, — ответил он едко. — И хотел бы понимать, что происходит.

— Но, учитель, — Ло Бинхэ нежно улыбнулся, сверкнув клыками. — Вы ведь уже все поняли. Я путешествовал по некоторым местам мира демонов в этом облике. Это одно из демонических обличий, которые я могу принимать. А места, где я был, таковы, что лучше бы туда не соваться, выглядя как человек. Я только не учел, что в таком облике меня настигнет волчий гон.

— И ты пришел ко мне, чтобы не пугать своих жен? — спросил Шэнь Цзю.

— Все верно, учитель, — Ло Бинхэ отвесил поклон. — Я знал, что учитель достаточно отважен, чтобы не испугаться, и достаточно силен, чтобы перенести мои ласки. А еще — что учитель сильный заклинатель, крепкий физически и духовно, а значит, сможет выносить потомство демонического волка.

Шэнь Цзю изумленно фыркнул.

— Ло Бинхэ, ты в своем уме? Я мужчина! Если тебе невдомек, человеческие мужчины не способны вынашивать детей!

— Учитель, — Ло Бинхэ шагнул ближе, почти вплотную к Шэнь Цзю. — Разумеется, мне это известно. Вы задумывались, что это такое я положил вам в рот, прежде чем покрыть вас в первый раз?

Шэнь Цзю вздрогнул, уставившись на него ошеломленно.

— Что…

— Есть некое растение в Царстве Демонов, — Ло Бинхэ почти мурлыкал. — Сок его способен исцелить бесплодие. Но плод его может и больше — с его помощью можно зачать ребенка даже в мужском теле. Правда, только с семенем демона, но в этом у нас с вами недостатка нет, верно, учитель?

И он шагнул еще ближе и навис над Шэнь Цзю, обнял его одной рукой за талию, второй подхватил под затылок, и Шэнь Цзю вцепился в его плечи, словно боялся не устоять на ногах.

— Человеческие женщины ходят беременными девять месяцев, — прошептал Ло Бинхэ. — Знаете, учитель, я бы с наслаждением посмотрел на это. Как медленно растет ваш живот, как округляются ваши формы. Я бы нежил и лелеял вас. И трахал, конечно. Но, боюсь, у нас все закончится быстрее, быстрее даже, чем у настоящих волков и собак.

— Я умру? — спросил Шэнь Цзю, не сводя с него взгляда. Ло Бинхэ опустил голову и коснулся губами его лба.

— О нет, учитель. Вы будете жить долго, очень долго, я позабочусь об этом. Да и как бы я мог оставить детей без матери?

— Ублюдок, — прошептал Шэнь Цзю, прижимаясь к нему. Его вдруг пронзило острой тоской по этому телу, по этим плечам, в которые он любил впиваться зубами, по этой спине и груди, на которых он любил оставлять царапины. Он ничего не сказал, но Ло Бинхэ стиснул его в объятиях сильнее.

— Да, вы бесстрашны, сильны и выносливы, учитель, но я пришел именно к вам не только поэтому. Я пришел именно к вам, потому что вы, учитель, моя сучка. Редкостная.

Шэнь Цзю фыркнул ему в плечо. Ло Бинхэ гладил его по спине широкими движениями, и от этого по телу разливалось тепло.

— Потерпите, учитель. Ради меня. Я вернусь к вам.


***
Дни потянулись медленные, ленивые — не то чтобы сильно отличающиеся от тех, что Шэнь Цзю прожил здесь после пленения. Разве что теперь Ло Бинхэ не заходил к нему время от времени, а был рядом постоянно. В облике волка.

Волк почти ничего не делал, только спал или валялся, и иногда уходил, открывая портал — Шэнь Цзю не очень понимал, как, потому что Синьмо у зверя не было. Разве что, принимая звериный облик, Ло Бинхэ слился со своим мечом? Это многое бы объяснило. Уходил он, очевидно, на охоту — что-то же ему надо было есть, — но быстро возвращался.

О, и еще он, конечно, покрывал Шэнь Цзю — каждый день, не по одному разу. Шэнь Цзю вскоре свыкся, и даже почти перестал испытывать боль. Ло Бинхэ в человеческом облике, навещающий его во снах, однажды задумчиво сказал:

— Начинаю опасаться, учитель, что в человеческом облике перестану вас удовлетворять.

Шэнь Цзю фыркнул.

— Не думаю. Как минимум, у нас будет больше поз, на четвереньках мне уже надоело.

В ответ Ло Бинхэ коснулся его лица, обвел пальцами контур. Во сне он не пытался приставать к Шэнь Цзю, никуда его не отводил — чаще всего они находились в некоем пространстве, в котором смутными контурами проступало жилище Шэнь Цзю, и тот подозревал, что в нынешнем состоянии Ло Бинхэ просто не хватает сил, чтобы как следует манипулировать снами.

Он не говорил с Ло Бинхэ об этом.

Слуги, как и прежде, приносили Шэнь Цзю пищу, питье, воду для умывания, чистую одежду. Все это оставляли снаружи, на лужайке перед домом, и Шэнь Цзю забирал все сам, когда слуги уходили. Он и раньше не показывался никому не глаза, но сейчас его слегка удивляло, что точно то же самое делает и Ло Бинхэ.

Не сразу, но довольно быстро Шэнь Цзю понял, что Повелитель демонов не может позволить своим слугам увидеть себя в таком виде. Он не мог расстаться с обликом волка, в котором его способности были, очевидно, ограничены. Фактически Ло Бинхэ прятался у Шэнь Цзю от тех, кто мог уличить его в этой слабости и воспользоваться ею.

Выходит, Шэнь Цзю не входил в их число? Но разве это было правдой? Что мешало Шэнь Цзю дождаться, когда волк в очередной раз уйдет в портал, и сбежать отсюда? Уж не цепь на ноге, не смешите.

Он мог бы бежать. Найти дорогу к Двенадцатм пикам. Предстать перед главой Юэ — Ци-гэ — и сказать: «Гордый бессмертный демон уязвим, мы можем его прикончить. Мы можем избавиться от него навсегда».

Но он не делал этого. Эта мысль не наполняла его надеждой и ликованием. Возможно, он и хотел бы снова увидеть Юэ Цинъюаня — но что хорошего это принесет им обоим?

И кроме того, странное, невероятное доверие Ло Бинхэ что-то трогало в глубине его маленькой, черствой, давно иссохшейся души.

Несмотря на слова демона, что Шэнь Цзю предстоит выносить его детей, никаких изменений в своем теле Шэнь Цзю не ощущал. Разве что с каждым днем ему становилось все труднее двигаться — он заметил это не сразу, а заметив, списал на ежедневный безумный трах с демоническим волком. Гон у зверя с течением дней не только не становился слабее, но даже будто бы и усиливался, и Шэнь Цзю теперь проводил часы на коленях и локтях, с огромным членом в заднице и щупальцами, скользящими по всему его телу.

— У меня уже ссадины, — мрачно сказал он пришедшему во сне Ло Бинхэ. Взгляд у того стал еще более похотливым, чем раньше.

— Не волнуйтесь, учитель. Все идет как надо.

— Ты уверен? — мрачно спросил Шэнь Цзю. — Мне почему-то казалось, что ты уже должен оставить меня в покое! Или все-таки ничего не вышло?

— О нет, — Ло Бинхэ прижал его к себе спиной и накрыл ладонью его живот. — Вы понесли, учитель. Я это точно знаю. Вы уже это чувствуете. Еще немного — и это станет видно.

Судя по тону, ублюдка изрядно заводила эта идея.

И он оказался прав. Живот начал стремительно расти на исходе третьей недели. С каждым днем Шэнь Цзю становилось все тяжелее передвигаться. Он потребовал от слуг, чтобы оставляли все нужное у самой двери, но даже и туда ему стало сложно доползать. Он не мог толком ни сидеть, ни лежать — что-нибудь обязательно болело, где-нибудь непременно давило. В конце концов самым удобным сиденьем оказался Ло Бинхэ — Шэнь Цзю устраивался между волчьих лап, привалившись к мохнатому боку, и в зверином тепле ему наконец-то удавалось расслабиться и даже заснуть.

Самым удивительным было то, что волк не перестал его трахать. Правда, он больше не засовывал в Шэнь Цзю свой чудовищный член, но его щупальца ласкали тело Шэнь Цзю, вторгались в него спереди и сзади, и это происходило каждый день. Не то чтобы это сильно досаждало, впрочем. Он привык. Кажется, от этого даже становилось легче.

А сам он становился все тяжелее и тяжелее и еле таскал свой огромный живот. Ближе к концу недели изнутри начали толкаться, и в такие моменты Шэнь Цзю не мог вообще ничего — только лежать в тепле звериного меха и скулить от боли.

— Когда ты вытащишь уже из меня этого ублюдка? — зарычал он на Ло Бинхэ во сне. Этот мерзавец даже не потрудился прикинуться виноватым.

— Ублюдков, учитель, — поправил он. — Их там несколько.

— Неск… — на мгновение Шэнь Цзю утратил дар речи. А потом ударил Ло Бинхэ кулаком в живот. Тот позволил — и даже не поморщился, гаденыш.

— Потерпите, учитель, — он поймал Шэнь Цзю за запястье. — Еще несколько дней.

— Да я сдохну за несколько дней!

Ло Бинхэ притянул его к себе, погладил огромный живот — даже во сне он заставлял Шэнь Цзю таскать на себе эту тяжесть.

— Учитель, вы умрете только если я этого пожелаю. А для этого вам придется очень, очень постараться. Вы задали слишком высокую планку, столкнув меня в Бесконечную Бездну.

Он развернул Шэнь Цзю к себе спиной, прижал его плотнее и вместе с ним опустился на пол, усадив его к себе на колени.

— Мы будем квиты после этого? — спросил Шэнь Цзю. Теплое дыхание Ло Бинхэ обдало ему ухо.

— А вы хотите?


***
Тот самый день он угадал сразу. Проснувшись поутру, он не смог подняться на ноги. При малейшем движении все тело пронизывала острая боль, и даже дышать было больно.

Волчья морда склонилась над ним.

— Все из-за тебя, зверюга, — выдохнул Шэнь Цзю сквозь зубы. — Сдохну из-за тебя.

Волк смотрел на него разумными глазами — алый взгляд был жаден и чуточку насмешлив. Так Ло Бинхэ смотрел на него всегда.

Он прижал морду к животу Шэнь Цзю. От этого стало чуть полегче, и он смог поднять руку и погладить острое ухо.

Волк лег рядом и окружил Шэнь Цзю своими лапами. Его нечеловеческий жар проникал в тело Шэнь Цзю, в самые его кости, успокаивая боль. Даже демонические ублюдки в животе словно стали меньше бесноваться. Шэнь Цзю прикрыл глаза.

И моментально почувствовал это — движение в своих жилах, вмешательство в ток крови. Он шумно выдохнул.

— Ты опять управляешь ими.

Тело за спиной шевельнулось. Лапа легла на плечо, притягивая Шэнь Цзю ближе.

— Учитель… — слова были не слишком разборчивы, голос глух и похож на рычание, — так… будет легче…

Не открывая глаз, Шэнь Цзю положил руку на чужое запястье. Оно менялось под пальцами — становились тоньше кости, истаивала шерсть…

На Шэнь Цзю неумолимо наваливался тяжелый, вязкий, как морок, сон.

— Бинхэ… если я умру… послушай…

Он проваливался во тьму и холод, глубокие, словно Бесконечная Бездна. Из пустоты к нему вдруг потянулись руки — жадные, липкие, они касались его тела, вцеплялись, рвали на куски… Он хотел кричать, хотел отбиваться, но было нечем — тьма лишила его языка, рук, ног. Он летел сквозь нее, пронизанный болью и нестерпимым ужасом, и рот его был раззявлен в беззвучном крике, и некому было прийти за ним.

— Учитель…

Руки сомкнулись вокруг его изуродованного тела.

— Останьтесь со мной…

Он лежал на широкой, теплой, мохнатой спине. Огромный волк нес его куда-то. Шэнь Цзю открыл глаза — глаз, вместо второго была кровоточащая, агонизирующая дыра — и увидел над собой небо, полное звезд.

— Этого не будет, учитель. Этого уже не случилось.


Содрогнувшись всем телом, Шэнь Цзю проснулся.

Он лежал в кровати, накрытый одеялом. Ничего не болело. Он провел рукой по животу — тот был, как обычно, гладким, и никаких шрамов под пальцами не ощущалось.

— Учитель.

Шэнь Цзю повернул голову. Ло Бинхэ сидел рядом с его кроватью на коленях и держал в руках поднос с мисками, плошками и кувшинчиком. Из-под закрытых крышек тянуло съестным, и Шэнь Цзю хотя и был уверен, что его затошнит от еды, вдруг ощутил, как пусто у него в желудке.

Он сел — с трудом, но не от боли, а от того, что тело затекло.

— Хорошо ли учитель себя чувствует? — спросил Ло Бинхэ. Он не сводил с Шэнь Цзю взгляда, и в глазах его светилось бесстыдное самодовольство.

— Ты издеваешься, — констатировал Шэнь Цзю и, откинувшись на подушки, потянул к себе поднос.

Ло Бинхэ молча смотрел, как он ест. Он нечасто баловал Шэнь Цзю своей готовкой — надо полагать, потому что у Повелителя демонов не всегда находилось на это время — но сейчас это были именно те невероятные вкусы, и Шэнь Цзю решил не отказывать себе в удовольствии. Это, конечно, сделает рожу Ло Бинхэ еще более самодовольной, но Шэнь Цзю теперь был честен с самим собой — это его больше не раздражало.

— Вы довольны, учитель? — спросил Ло Бинхэ, наливая из кувшинчика в чашку разбавленного вина. Шэнь Цзю выпил залпом и протянул чашку, без слов требуя еще. — Желаете взглянуть на ваших детей?

— А ты разве не продал их еще заводчикам демонических псов? — спросил Шэнь Цзю, допивая вторую чашку. Ло Бинхэ оглушительно расхохотался и вдруг притянул его к себе и жадно поцеловал.

— Этот ученик очень скучал, учитель.

Он небрежно смел поднос с колен Шэнь Цзю и легко подхватил его на руки.

— Я же обещал, что не оставлю детей без матери. Так что придется вам все-таки посмотреть.

Признаться, чего-то такого Шэнь Цзю и ожидал. Ло Бинхэ вынес его наружу — там, на зеленой траве перед домом, кувыркались, носились друг за другом и за собственными хвостами три черных, как уголь, маленьких волчонка. В некотором смятении Шэнь Цзю смотрел на них, не уверенный до конца, что это не жестокая шутка Ло Бинхэ.

— Все в тебя, — пробормотал он. Фыркнув, Ло Бинхэ опустил его на ноги, и волчата кинулись к ним и принялись прыгать вокруг Шэнь Цзю, пытаясь встать лапами ему на колени. Но им пока не хватало роста.

— И они всегда такими будут?

— Нет, — беспечно ответил Ло Бинхэ. — Скоро научатся оборачиваться людьми. Наверное. Кстати, не волнуйтесь, вам не придется кормить их грудью. Я бы такого никогда не допустил — ваша грудь, учитель, принадлежит мне, как и все прочие части вашего тела.

— Ублюдок, — пробормотал Шэнь Цзю и опустился на порог. Щенки немедленно полезли ему на колени. — И что мне с ними делать?

— О, — отозвался Ло Бинхэ после едва заметной паузы. — Ничего особенно сложного, учитель. То, что вообще следует делать с детьми. Любите их.

Шэнь Цзю замер. Этими словами Ло Бинхэ будто ударил его кулаком под дых. Шэнь Цзю слепо уставился перед собой, сжимая и разжимая пальцы.

Волчонок поставил передние лапы ему на колени и тявкнул так, словно хотел что-то спросить. Шэнь Цзю перевел на него взгляд. Протянул руку, коснулся пальцами ушей.

— С животными и детьми хорошо то, что они точно будут любить вас, — проговорил Ло Бинхэ очень ровно. Шэнь Цзю взглянул на него — гордый бессмертный демон сидел рядом с ним на корточках и чесал животы сразу двум щенкам.

— Пока ты их не бьешь, — сказал Шэнь Цзю.

— Вас больше никто не тронет, — ответил Ло Бинхэ невпопад. — Даже я. Если захотите.

И снова наступила тишина, только поскуливали от удовольствия волчата. Шэнь Цзю прихватил одного из них, уложил себе на колени на спину.

— Это девчонка, — сказал он.

— Вырастет стервой, прямо как вы, — тут же подхватил Ло Бинхэ.

— И ты будешь ее баловать.

— Разумеется. И запугивать юношей, которые осмелятся иметь на нее виды.

Шэнь Цзю фыркнул.

— А эти двое?

— Пацаны, неинтересно, — Ло Бинхэ улыбнулся уголком рта. — Подерутся за наследство. Девочки лучше. В следующий раз родите мне девочку, учитель.

Шэнь Цзю посмотрел на него, выгнув бровь. Ло Бинхэ, ничуть не смутясь, взял его за руку и прижался губами к костяшкам пальцев. Взгляд у него был хозяйский и наглый.

— Чудовище, — сказал Шэнь Цзю. В ответ Ло Бинхэ подхватил его на руки и поднялся.

— Вы знаете, я думаю, мы начнем работать над этим прямо сейчас.

И он понес Шэнь Цзю в дом.


***
По спине Шэнь Цзю катился пот. Он сидел на коленях Ло Бинхэ, и тот, подхватив его под ягодицы, неспешно приподнимал его и снова опускал на свой член, нанизывал до основания, и Шэнь Цзю прогибался и хрипло выдыхал, прикрывая от наслаждения глаза. Ло Бинхэ то припадал губами к его губам, то ласкал шею, плечи, грудь, и казалось, он может продолжать это часами.

Он и мог. В зверином ли облике, в человеческом — он мог трахать Шэнь Цзю бесконечно, словно они были одни на свете, словно не было сотен жен в гареме, и Царства демонов, и трех звериных детенышей, которые спали сейчас в дальнем углу дома.

Потому Шэнь Цзю вел себя тихо. Он не хотел разбудить детей.

Ло Бинхэ задвигался быстрее, и Шэнь Цзю уронил голову ему на плечо и приник ртом к шее, чтобы не стонать. Извращенец испытывал его терпение. Маленький гаденыш.

Ло Бинхэ вдруг притиснул его к себе, да так, что едва кости не затрещали. Шэнь Цзю не выдержал — тихо заскулил ему в шею, и в этот момент ощутил, как судорожно сокращается в нем член и как заливает его семенем Ло Бинхэ.

Мгновением спустя Шэнь Цзю приподнялся, член Ло Бинхэ выскользнул из него, и по внутренней стороне бедер потекло.

— Ох, учитель, — прошептал Ло Бинхэ, собирая вязкое семя пальцем. — Наверное, я отдам детей на попечение женам. Мне не нравится, когда вы ведете себя тихо.

— Не ты ли собирался не лишать детей матери? — фыркнул Шэнь Цзю.

— Я передумал, — буркнул Ло Бинхэ и прижал его к себе. — Вы мой. Я не намерен делиться.

Он лег, утягивая Шэнь Цзю за собой, укладывая его голову себе на плечо. В наступившей тишине Шэнь Цзю слышал, как бьется в груди Ло Бинхэ сердце.

— Между прочим, — негромко проговорил Ло Бинхэ, — у священных демонов есть и другие звериные обличья. Например, дракон.

— Яйца высиживать не буду, — пробормотал Шэнь Цзю. Ло Бинхэ тихо рассмеялся и прижал его плотнее.

— Разумеется, не будете, учитель. Я же сказал — я не намерен делиться.

Название: Звери
Команда: bingjiu team
Персонажи: Ло Бинхэ/Шэнь Цзю
Тип: арт
Жанр: флафф
Рейтинг: PG-13
Примечания: иллюстрация к командной работе "Редкая сука", mpreg
Саммари: Шэнь Цзю отдыхает

@темы: Арт, Текст, Свой пейринг, Драма/ангст/хоррор, Романс/пвп/флафф/юмор, mini OTP wars, Ло Бинхэ/Шэнь Цзю

---

Bingjiu team 2 мини, 1 драббл

[bingjiu]

Название: Буря
Команда: bingjiu team
Персонажи: Ло Бинхэ/Шэнь Цзю
Тип: текст
Жанр: слэш, драма
Рейтинг: NC-17
Размер: мини, 2364 слова
Примечания: графическое описание жестокости, насилие
Саммари: Нужно только ещё немного упорства, немного терпения, и он получит свою награду.

1.
Сны похожи на золото и на шелк. Нежны, переливчаты, ласкают взгляд.
Оставляют раны глубже и болезненнее любого металла, сжимаются на горле плотнее любой ткани.

Сосны стонут, раскачиваясь на ветру, а по небу слишком быстро летят облака. Учитель танцует для Ло Бинхэ, то обманывая улыбкой за полупрозрачными разлетами рукавов, то дразня насмешкой сквозь темный занавес волос. Его глаза блестят ярче звезд.

Он взлетает в воздух, выгибая спину, и опускается на землю, будто ничего не весит, будто, напротив, из последних сил цепляется за полированные плиты мраморного пола, чтобы его не унес порыв ветра. Встает так близко, что его дыхание обжигает губы Ло Бинхэ, как колдовское зелье, злее пламени, желанней жизни. А в следующий миг отстраняется и продолжает танец. И улыбается, тепло, ободряюще, как никогда не улыбался наяву.

Ничего не говорит — почему-то во сне учитель всегда молчит, не потому ли, что Ло Бинхэ вообразить не может его голос без льдистого презрения — но и без слов Ло Бинхэ понимает.

Нужно только ещё немного упорства, немного терпения, и он получит свою награду.

2.
Лестница из подземелья с каждым шагом все круче, серые ступени торчат перед глазами острым рядом оскаленных зубов. Ло Бинхэ несет Шэнь Цинцю на руках, боится чего-то тем подкожным, неосознанным, неизбавимым страхом, каким собаки, бывает, боятся грозы.

Пришитые ноги учителя слишком слабы, слишком легко ломаются, чтобы тратить их силы на подъем по этим ступеням.

В зале пусто и жарко. Слуги ушли — это зрелище только для Ло Бинхэ, он ни с кем не готов его делить. Посреди на невысоких крученых ножках стоит птичья клетка из золоченых прутьев, огромная, в четыре шага шириной. Под её полированным до зеркальной гладкости полом горшки с углями.
Запах раскаленного металла слишком похож на запах крови.

Шэнь Цинцю вздрагивает раньше, чем видит клетку. Ещё когда дверь распахивается, и на него обрушивается волна сухого теплого воздуха. Это странно. Обычно голодранцы вроде него привыкают бояться холода — слишком легко и незаметно он убивает. Ло Бинхэ и сейчас, чтобы спокойно заснуть, нужно теплое тело под боком.
Но учитель непредсказуем, непонятен, непоследователен.

Вечером он ломается, умоляет о смерти — и снова сопротивляется наутро. Брезгливо отворачивается и молчит, как будто единственное слово Повелителю Цветочного Дворца налипнет грязью на губы горного лорда. На губы, которые — они оба знают — бывали в гораздо более грязных местах.

Он каждый раз зло и сосредоточено осматривает зал, ищет выход, способ спастись, избежать боли. Цепкий взгляд скользит по кувшинам с углями — нет, разбить их не получится, да и не поможет, рассыпавшиеся по полу угли только станут жарче — витые решетки клетки, каменный трон перед ней и маленькие дверцы для слуг за троном. На Ло Бинхэ он смотрит не дольше и не меньше, как будто не отделяет его от предметов обстановки, с обезличенной неприязнью, как на сель или прибывающую грязную воду во время наводнений.

Шэнь Цинцю не желает разговаривать со своим учеником иначе как на языке пыток, но Ло Бинхэ готов и к этой беседе. Он толкает Шэнь Цинцю в клетку и закрывает дверцу.

Заклинание на изысканном замке мощнее барьеров вокруг Цветочного дворца.

У учителя нет привычных атрибутов танца, нет веера, нет длинных полупрозрачных шелковых одежд и звенящих золотых украшений — Ло Бинхэ их не хватает, но в прошлый раз Шэнь Цинцю попытался сломать себе шею, завязав петлю из рукавов — ничего, кроме нагого тела на стройных ногах, пришитых к бедрам черной нитью.

Горячий металл шипит, когда его касается чуть влажная от пота кожа. Не так уж сложно сшить разрезанные мышцы и заставить кровяных паразитов соединить сосуды. Гораздо труднее собрать воедино меридианы и цепочки нервов, чтобы ноги сохранили чувствительность. Ло Бинхэ несколько дней проделывал эту монотонную, кропотливую работу, не позволяя себе ни мгновения отдыха.

Шэнь Цинцю подпрыгивает на месте, переступает с ноги на ногу, пытаясь как-то сбежать от жара, мечется по клетке, повисает на решетке и тут же отпускает, падает на бок, вскакивает снова.

Не так-то просто было найти мастера, способного изготовить эту клетку. У неё полые решетки, и по ним, как по трубам, поднимается раскаленный пар из резервуара внизу.

Шэнь Цинцю выдыхает и останавливается, решает терпеть. Ло Бинхэ не знает никого, кто мог бы оказаться на это способен, но у учителя поразительный болевой порог. Только когда паразиты усиливают для него слепяще-белую боль от ожогов, он не выдерживает, продолжает танец. Тонкий металлический пол басовито гудит от прикосновений его ног с обреченностью ритуального гонга.

Это не легкие, как воздух, покорные и страстные движения из сна, в его нестройных взлетах и падениях таится какая-то невыносимая сладость. Зрелище захватывает дух.

Ло Бинхэ не придирчив и готов ждать. Пришитые ноги, конечно же, слушаются Шэнь Цинцю хуже, чем раньше, но он ведь уже однажды научился танцевать, научится и снова. Вопрос лишь в упорстве, а его им обоим не занимать.

Прыжки Шэнь Цинцю становятся надрывней, суматошней, теряют ритм, а потом он вдруг падает на пол клетки и уже не встает. Его ребра вздымаются, воздух со свистом вылетает через приоткрытые губы, покрытые пузырящейся смесью слюны и крови, как у загнанной лошади.

Ло Бинхэ трогает клетку рукой — она все ещё обжигает, но уже не настолько, чтобы это нельзя было терпеть. Время прошло незаметно.

Он запрыгивает внутрь, наклоняется над Шэнь Цинцю и печально гладит изящные, как у древних статуй, ноги, изуродованные жаром. Они не так идеальны, как во сне, крупнее, покрыты шрамами и мозолями, почему-то без ногтя на мизинце. Но все равно восхитительны.

Ступни в желтовато-бордовой корке лопнувших волдырей, растрескавшейся, как высохшее русло реки, и сочащейся сукровицей из трещин. С подушечки большого пальца почти сошли кожа и мясо, обнажая перламутрово-белые кости.
А выше сухая, как пергамент, кожа обтягивает будто вовсе лишенные мышц икры и непропорционально огромные, опухшие колени. Синеватая, покрытая трупными пятнами у лодыжек, она становится горячей и пульсирующей на бедрах, там, где проходят швы. Кое-где нити разошлись, открывая волокна мяса и желтые пленки жил.

Демон внутри Ло Бинхэ захлебывается слюной. Человеку почти отвратительно смотреть на уничтоженную красоту. Он вливает энергию, но исцеление идёт слишком медленно.

Ло Бинхэ опускается на колени, переворачивает Шэнь Цинцю на спину и видит, как на покрасневшей, припухшей коже на боку поднимаются желтоватые пузырьки волдырей, завораживающе мягкие на ощупь. Проводит по ним рукой, раздирает ногтями, размазывает вытекшую лимфу и кровь по коже. Живот скручивает от желания, больше похожего на голод.

Не способный и не желающий сдерживаться, Ло Бинхэ торопливо развязывает свой пояс, подтягивает Шэнь Цинцю ближе, забрасывает его ноги себе на плечи и вдруг зачем-то благодарно целует ямку под щиколоткой, трется об неё щекой.

У него нет масла, но руки скользкие и липкие от крови и лимфы. Давно привыкшее тело учителя легко принимает его пальцы, а потом и член.

Шэнь Цинцю глухо стонет от боли, но молчит. Его ресницы смыкаются и размыкаются, а над виском блестят капельки пота, соленые и горячие, как все вокруг. Вместо левого глаза веко поднимается над темным изумрудом, который Ло Бинхэ вставил в пустую глазницу. Изумруд сверкает ледяными иглами, а в настоящем, живом черном зрачке правого глаза отражаются золотые прутья клетки, прозрачный свод потолка над ними и невыносимо быстро бегущие облака.

Но не Ло Бинхэ.

В зале душно, будто пламя поглотило последний воздух, пол клетки жжет колени даже через плотную ткань штанов, но он холоден по сравнению с жаром под ребрами самого Ло Бинхэ, с раскаленной теснотой нутра Шэнь Цинцю.

Он трахает Шэнь Цинцю, вбивая в него поток ци. Подхватывает его руками под лопатки, приподнимает над полом и толкается короткими мощными рывками, держа на весу. Только волосы Шэнь Цинцю мотаются по сверкающему золоту черными нитями.

Энергия Ло Бинхэ льется в него мощным ровным потоком. Паразиты впитывают её и заращивают повреждения. Исчезают пятна гниения, а корки ожогов отваливаются, оставляя гладкую розовую кожу.

3.
Слуги Ша Хуалин целый день отрезают крылышки диким пчелам и выпускают неспособных летать тварей в чашу сухого фонтана. Их так много, что они закрывают все дно плотным движущимся ковром.

Учитель остается загадкой.

Между пчел он замирает, стараясь не двигаться, только дергается, когда испуганные, разозленные насекомые жалят его, и вдруг замечает что-то, поднимает одну, подносит к лицу, рассматривает. Маленький черно-желтый пушистый комочек сердито гудит, бесполезно машет обрывками крыльев, но почему-то не спешит жалить.

Шэнь Цинцю все равно с силой сжимает кулак. Хитиновое тельце хрустит между его пальцев. Раздавленные останки падают на пол, пока Шэнь Цинцю остервенело топчет остальных. Несколько раз он падает от боли, но поднимается и продолжает.

Скоро вокруг не остается ни одной живой твари, а тело Шэнь Цинцю уродливо опухает от их укусов. Его глаза превращаются в щелочки, губы и язык становятся неуклюже огромными. Он задыхается. Ло Бинхэ приходится проделать ножом дыру у него в груди, чтобы впустить воздух в легкие, прежде чем начать исцеление.

Это, пожалуй, самое неэротичное, что Ло Бинхэ трахал за всю свою жизнь. У Шэнь Цинцю красное лицо, по раздувшимся губам стекает слюна, а из груди толчками выливается кровь. Почему-то это не останавливает.

Перед глазами стоит ярость, с которой Шэнь Цинцю убивал каждое никчемное насекомое, мечущееся по полу. Ветер завывает над ними, принося свинцово-серые облака.

Когда Ло Бинхэ заканчивает, паразиты уже привели тело Шэнь Цинцю в видимость нормы. Всего лишь видимость. Он ощущает слабые, как у дряхлого старика мышцы, ссохшиеся, готовые разорваться жилы и переломанные, едва держащиеся вместе кости.

Нужно больше времени, но Ло Бинхэ смотрит в вернувшее себе фарфоровую звонкость лицо Шэнь Цинцю и вдруг понимает, что тот улыбается почти так же радостно, как во сне.

Лежит на полу голый и разрушенный среди десятка тысяч изломанных крошечных тел, пока по его разведенным бедрам стекает семя Ло Бинхэ. И смеет сжимать руку, как будто держится за что-то, как будто у него что-то есть, и растягивать губы в улыбке.

Ло Бинхэ отобрал у него все. Его захлестывает обида, он вскакивает и наступает на сжатый кулак Шэнь Цинцю, ломая тонкие длинные пальцы, а потом садится на корточки рядом и по одному разгибает их.

В ладони нет ничего, кроме ещё одной раздавленной пчелы.
Ло Бинхэ долго рассматривает её. У неё были крылья.

Наверное, кто-то из прислужниц Ша Хуалин ошибся. Но почему она не улетела?

4.
Упорство окупается.

Ло Бинхэ устилает пол ветками терна-кровопийцы из мира демонов.
Шэнь Цинцю замирает среди них и неожиданно начинает танец. Не такой изящный, как во сне, неровный, с изъянами, с надломленной дрожью, но это и вправду танец.
Ло Бинхэ жалко и жадно смотрит, как он гнется над блестящими киноварью лозами.

Лоза вскользь касается ноги и оставляет на ней алый росчерк, потом ещё один и ещё. Скоро ноги до бедер оказываются измазаны в крови, но Шэнь Цинцю не останавливается, наоборот, двигается лишь яростнее. Капли крови взлетают, рассыпаются рубинами.

Темные перезрелые тучи падают вниз проливным дождем.

Ло Бинхэ не может больше ждать, желание в груди грозится разорвать его на части. Он сжигает лозы одним всплеском энергии. Они опадают на пол жирным седым пеплом.

Впервые он останавливает пытку раньше, чем Шэнь Цинцю упадет без сил, подтаскивает его к себе и целует в ледяные, серовато-сизые губы.

Ло Бинхэ умеет целоваться. Он тысячи раз ласкал мягкие губы своих жен и ловил их сладкое цветочное дыхание, но теперь все по-другому. Губы Шэнь Цинцю холодные и жесткие, он не поддается, не закрывает глаза, наоборот — смотрит на Ло Бинхэ внимательно и сосредоточенно, как будто наконец-то видит его.

Он роняет Шэнь Цинцю вниз, рывком разводит тому ноги и толкается внутрь, едва сплюнув на руку и размазав слюну по члену. Неподготовленное тело тщетно сопротивляется. Шэнь Цинцю запрокидывает голову, но Ло Бинхэ все равно видит слезы у него на щеках, и от чего-то зрелище, которое раньше так радовало его, теперь неприятно скребется на сердце. Прогоняя этот нелепый зуд, он размашисто двигает бедрами.

Пепел от терна вокруг них смешивается с потом и кровью, превращается в черную жирную грязь. Ло Бинхэ опирается руками на пол, и она мгновенно прилипает к нему. Он рисует пальцами черные линии на теле Шэнь Цинцю, как тушью на холсте, но скоро линии смешиваются, и вместо белоснежной ткани остается только мешанина пятен.
Как будто он пачкает все, к чему прикасается.

Они оба измазаны в этой грязи и извиваются в ней как черви. Шэнь Цинцю обхватывает его бедрами, давит пятками ему на бока, словно понукая, его член приподнимается над животом, и Бинхэ обхватывает его грязной рукой.

Шэнь Цинцю зажмуривается, его ресницы слегка дрожат, а ноздри раздуваются от дыхания. Выражение лица почти не отличается от того, с которым он терпит боль, только линия губ мягче.

Ло Бинхэ кончает, а потом рукой доводит Шэнь Цинцю до разрядки. Перед глазами плывут звезды, зеленые как изумруды и алые как кровь. Это у них тоже впервые. Шэнь Цинцю и раньше иногда возбуждался от избытка влитой в него янской энергии и от механического трения, но Ло Бинхэ не считал нужным доставлять ему удовольствие.
А теперь — разве учитель не заслужил?

Одного раза не хватает, чтобы насытиться. Ло Бинхэ не хочет выходить, остается в теле Шэнь Цинцю и трахает его, раскрытого и скользкого от семени, снова и снова, пока тот не теряет сознание от усталости.

Только тогда он отстраняется. Странно, но паразиты все ещё не закрыли все раны и кровь выступает каплями над множеством маленьких проколов от шипов. Яд терна-кровопийцы слишком силен для человека.

Ло Бинхэ уделяет внимание паразитам, и раны зарастают. Почему-то, может, из-за ещё не до конца пережитого наслаждения, они откликаются медленнее, чем обычно.

Дождь не кончается.

5.
В следующий раз он заставляет Шэнь Цинцю проснуться внизу, в его камере, подвешенным на цепи. Учитель озирается, насколько позволяет ошейник, и не успевает спрятать облегчение на дне своего глаза.

Обычно Бинхэ будит его так, чтобы первой Шэнь Цинцю видел приготовленную для него сцену.

— Доброе утро, — ласково шепчет Ло Бинхэ. В небе над Цветочным дворцом загораются первые звезды, но из темницы этого все равно не видно.
Конечно же, Шэнь Цинцю молчит.

— Теперь учитель будет танцевать для меня добровольно? — с искренней надеждой спрашивает Ло Бинхэ. Он думает о летящих полупрозрачных рукавах, о сладком перезвоне золотых украшений, и о том, чтобы взять Шэнь Цинцю на кровати, посреди шелковых простыней, среди тонких завитков дыма от жасминовых благовоний.
Ласкать, пока он не разомлеет, растягивать влажными от ароматного масла пальцами, пока не начнет хныкать и извиваться.

Ло Бинхэ ждет ответа слишком долго, перед тем как понимает, что его не будет. Тогда в нем закипает злость.
— Ничего страшного, — говорит он с широкой улыбкой, не касающейся глаз. — Уверен, учитель скоро передумает. А пока...

— Пусть это будут ножи, — вдруг просит Шэнь Цинцю. Он едва шепчет пересохшим горлом, а грохот в ушах Ло Бинхэ — всего лишь гроза, каким-то чудом донесшаяся до подземелий. — Самые острые ножи, которые ты сможешь найти, монстр.

Его голос звучит безумно. Может, они оба потеряли рассудок?
Конечно же, он выполнит желание учителя.

Название: Сначала
Команда: bingjiu team
Персонажи: Ло Бинхэ/Шэнь Цзю
Тип: текст
Жанр: слэш
Рейтинг: NC-17
Размер: мини, 2367 слова
Примечания: нон-кон, футфетиш, стигматофилия, какой канон такой и фиксит
Саммари: Красный вам к лицу, учитель

Видеть Шэнь Цинцю не в лазарете, а в богато убранной багряно-красными шелками, нефритом и золотом комнате было непривычно. Вместо терпкого запаха трав и мазей стоял аромат мускуса, сандала и лотоса, вместо лечебных отваров, артефактов и непонятных примочек повсюду были расставлены свечи, яшмовые статуэтки и вазы с диковинными цветами из мира демонов. Целительные мелодии и тихие болезненные стоны сменились на плавную игру на гуцине.

Теперь всё позади и они начнут сначала.

Облачённый в свадебный наряд, с покрытой головой, Шэнь Цинцю был совершенно неподвижен, казалось, что он даже не дышит — тонкая вуаль не дрожала. Полупрозрачная ткань едва скрывала острые черты лица. Он сидел на самом краю постели, едва сутулясь: плечи непривычно опущены, а руки смиренно сложены на коленях. Открытые ладони и ступни украшали нарисованные киноварью демонические символы, золотые кольца и браслеты с жемчугом и нефритом. Шэнь Цинцю был подобен прекрасной статуе, вырезанной искуснейшими мастерами Трёх царств.

Как жаль, что раньше он предпочитал зелёные и белые цвета. Сейчас он как никогда напоминал божество.

— Красный вам к лицу, учитель, — Ло Бинхэ складывает руки и склоняется в почтительном поклоне. — Этот ученик счастлив принять вас в свою семью. Вы не находите, что есть что-то забавное в том, чтобы породниться с демонами, которых вы ненавидите всей душой?

Ло Бинхэ давно уже не было так хорошо. Веселье и жаркое предвкушение сливались воедино, переполняя и будоража сердце. Казалось, будто его разрывает от столь ярких чувств.

Подойдя ближе, Ло Бинхэ аккуратно поднимает вуаль и откидывает её, завороженно любуясь спокойным лицом. Благородно-острые черты прекрасно подчёркнуты изысканным макияжем и золотыми украшениями в сложной причёске. Так странно видеть мужчину в женском облачении, но Ло Бинхэ не может отвести от него взгляд. Ни одна из его жён не была так красива в день свадьбы, как Шэнь Цинцю. Ни одна из них не вынуждала задыхаться от восторга.

Пухлые красные губы с едва заметными трещинками беззвучно шевелятся, словно он пытается выдавить из себя хоть что-то.

Язык он получит на первую их годовщину — Ло Бинхэ уже всё решил.

Он опускается на колени и, взяв в свои руки холодную ладонь, прижимается к ней губами, прихватывает ими острые костяшки. Целует тонкое запястье, скользит кончиком языка вдоль вен, чувствуя пульсацию крови. Приятно пахнущая жасмином кожа Шэнь Цинцю очень тонкая: надави чуть сильнее и тут же проступит синяк, а он сам весь словно соткан из тумана — слишком длительное заключение дало о себе знать.

Впервые Шэнь Цинцю не отталкивает его, не осыпает проклятиями и не пытается убить, лишь смотрит блёклыми, цвета пожухлой травы, глазами.

— Надеюсь, этот учитель не сильно опечален, что этот ученик взял на себя смелость и решил обойтись без трёх писем и шести обрядов? — Ло Бинхэ аккуратно гладит сжатые бёдра, и нежный шёлк холодит разгорячённую кожу. — Всё равно с вашей стороны, учитель, никого не осталось, некому за вас порадоваться.

Даже Нин Инъин, последняя, кто знал учителя, не сможет их поздравить — на её могиле уже который год распускаются белые камелии.

Ло Бинхэ прижимается лицом к сжатым вместе коленям и даже сквозь несколько слоёв одежды чувствует, какие же они острые. Он трётся щекой, задевая золотые вставки, и тянется вверх, подставляясь под руки. Помогает Шэнь Цинцю положить ладонь на кудрявую макушку, зарыться холодными пальцами в волосы и медленно его погладить. Вторую же он прижимает к своему лицу, вдыхая приятный аромат.

Шэнь Цинцю даже не моргает, продолжая смотреть поверх чужого плеча и неосознанно шевелить губами.

— Этот учитель так заботлив и нежен, он определённо будет достойнейшей женой, — говорит Ло Бинхэ, вылизывая его пальцы, легонько прикусывая их, и проходится кончиком языка по чувствительной зоне между ними. — А этот ученик будет для вас самым лучшим, достойнейшим и любимым мужем. Мы обещаны друг другу судьбой, а вместо красной нити у нас реки пролитой крови.

Ло Бинхэ поднимается с колен и подходит к маленькому столику, на котором стоят блюдца с рисом, специями, орехами, перевязанные красной нитью тыквы-горлянки и сосуд с вином. Он наполняет тыквенную чашу вином и возвращается к постели.

— Вы же не откажетесь выпить со мной вина, учитель? — Ло Бинхэ приподнимает его голову за подбородок и трогает пухлые губы. Просовывает палец внутрь: скользит по зубам, давит на мясистое, горячее нутро и давно заживший шрам на корне языка. Шэнь Цинцю смотрит сквозь него, но покорно раскрывает рот пошире, не пытаясь задеть зубами, и на его лице нет застывшей маски ледяного презрения. В расширенных настолько, что почти не рассмотреть зелёную радужку, зрачках Ло Бинхэ видит своё отражение, и ритм его сердца невольно сбивается.

Он задыхается от переполняющих его желаний и чувств. Задыхается от такой интимной откровенности, возникшей между ними.

У вина очень мягкий, цветочный вкус, он моментально кружит голову хмельной сладостью. Ло Бинхэ не любит такие напитки, слишком приторные, но Шэнь Цинцю должно понравится. Угождать ему — теперь его прямая обязанность.

Ло Бинхэ, придерживая учителя за подбородок, прижимается губами к его рту, проталкивает в него язык и позволяет вину наполнить рот. Он вылизывает податливо-мягкое нутро, изучающе скользя и пьянея от долгожданной близости. Губы у Шэнь Цинцю сладкие от вина и косметики, и Ло Бинхэ кусает его за нижнюю, легонько посасывая и наслаждаясь покорностью, с которой ему отдаются.

Придерживая под голову и едва надавливая на плечо, Ло Бинхэ аккуратно укладывает его на постель и нависает сверху. Шэнь Цинцю отворачивается, открывая вид на длинную бледную шею и украшенное жемчужной серьгой ухо, он очень быстро дышит, приоткрыв припухшие влажные губы и хватается за Ло Бинхэ. Он такой беззащитный и послушный, что невозможно удержаться.

— Вы так красивы, учитель, — Ло Бинхэ зарывается пальцами в поседевшие волосы и проводит языком вдоль шеи, ощущая вкус нежной кожи и размеренный пульс. — И теперь даже перед лицом небес и богов вы только мой. Мой, мой, мой...

Ло Бинхэ шепчет это в ухо, едва прихватывая мочку зубами и проходясь по ней языком, трётся носом о висок, скользит рукой по впалой груди и начинает развязывать пояс. Жадно впивается в губы, углубляя поцелуй, и просовывает ногу между его бёдер, давя коленом на пах учителя. Член Ло Бинхэ столь сильно напряжён, что ткань начинает натирать чувствительную плоть, а от возбуждения сводит низ живота.

Дикий голод и охватывающий всё тело жар так сильны, что Ло Бинхэ начинает терять контроль — перед глазами всё плывёт, чётким остаётся лишь лицо Шэнь Цинцю, а его самого начинает трясти от напряжения.

— Учитель... Учитель… Вы же простите своего мужа за несдержанность? — Ло Бинхэ впивается зубами в нежное местечко, где шея переходит в плечо, покрывая его укусами и засосами, и тут же начинает их зализывать. — Перед вами совершенно невозможно устоять.

Откинув пояс в сторону, Ло Бинхэ нетерпеливо распахивает красные одежды, обнажая молочно-белую грудь с затвердевшими тёмными сосками. Шэнь Цинцю настолько худой, что можно пересчитать его рёбра, у него очень впалый живот — кажется, что ещё немного, и сквозь него проступит позвоночник; а грудь пересекает грубый бледный шрам. Ло Бинхэ не хочет его сводить — он как живое напоминание, что у учителя есть сердце.

Шэнь Цинцю божественно красив, никого лучше за всю свою долгую жизнь ему так и не довелось увидеть.

Ло Бинхэ проводит языком вдоль шрама и прижимается к нему лицом, вслушиваясь в гулкие удары сердца. Его собственное грохочет так же громко — их сердца бьются в унисон — они одно целое.

Он ласкает учителя то кончиками пальцев, едва щекоча, то крепко сжимает в объятиях, пьянея от его запаха. Покрывает податливое тело поцелуями и укусами, и ярко-алые метки моментально расцветают на чувствительной коже. Они прямое доказательство, что Шэнь Цинцю принадлежит только ему, что он только его. От столь откровенных прикосновений скулы Шэнь Цинцю начинают краснеть, а он сам крепче впивается пальцами в плечи Ло Бинхэ и тихо издаёт нечленораздельные звуки.

Ло Бинхэ скидывает с себя верхние одежды, стягивает с них обоих штаны и смотрит на раскинувшегося на постели Шэнь Цинцю. В распахнутых красных одеждах, с немного растрепавшейся причёской и съехавшими на бок тяжёлыми шпильками, так похожими на корону, обнажённый и зацелованный — слишком сладкое и манящее зрелище. Склонившись, Ло Бинхэ берёт в руки ступни Шэнь Цинцю и, приподняв их, целует, вырисовывает языком мокрые узоры вдоль подъёма нежных, словно у ребёнка, пяток. Берёт в рот пальцы, старательно посасывая их, проникает языком между, едва щекоча, ласкает чувствительную кожу. Гладит тонкие щиколотки, задевая тяжёлые браслеты, пока Шэнь Цинцю мотает головой, нервно комкает покрывало в руках и тихо стонет.

— Какие же они бесподобные… Такие длинные и изящные, словно высеченные из нефрита, — Ло Бинхэ легонько прикусывает выпирающие косточки и вылизывает лодыжки, и, покрывая ноги Шэнь Цинцю поцелуями, медленно опускается ниже. — Учитель, я положу к вашим ногам весь мир, только не покидайте меня...

В пустых, ничего не выражающих глазах Шэнь Цинцю отражается пламя свечей и балдахин.

Ло Бинхэ усаживается так, чтобы правая нога Шэнь Цинцю была между его бёдер, а левую сгибает в колене и, придерживая, закидывает себе на плечо. Трётся членом о голень, размазывая по ней смазку, и покрывает поцелуями и укусами внутреннюю сторону бедра. Трётся лицом о бледный, неровный шрам, оставшийся после восстановления конечностей, и скуляще выдыхает.

Шэнь Цинцю едва слышно стонет и всхлипывает, дёргает ногами, словно пытается их не то развести пошире, не то свести вместе, хлопает по постели подрагивающими ладонями. Его аккуратный небольшой член напряжён, а из красноватой головки сочится смазка. Ло Бинхэ хочется слизать её, узнать, какой учитель на вкус, взять его член в рот как можно глубже, так, чтобы толкнулся в самое горло.

— Учитель… Что же вы со мной делаете… — Ло Бинхэ гладит его бёдра и живот, сжимает костлявые ягодицы, не прекращая покрывать бледную кожу засосами и следами укусов, медленно поднимаясь вверх. — Какой же вы развратный, учитель… Совсем не щадите меня...

Укусив за выпирающую тазовую косточку, Ло Бинхэ пережимает свой член у основания, чтобы хоть немного остудить пыл, и устраивается поудобнее между разведённых ног Шэнь Цинцю. Вжимается лицом в его пах, вдыхая приятный аромат кожи, возбуждения, жасминового масла, и глухо стонет — кажется, он ждал этого момента целую вечность.

Помогая себе руками, он медленно обводит головку языком, обхватывая её губами, сжимает основание члена и чуть поглаживает прижавшиеся яички пальцами. Ло Бинхэ неспешно заглатывает член, старательно втягивая его и ощущая приятную тяжесть головки на языке. Он тут же втягивает щёки и старается взять как можно глубже, сминая кончик носа о живот. Язык ласкает быстро твердеющую плоть, давит на головку и основание, мускусный аромат пьянит, а хлюпающие звуки заполняют спальню.

Ло Бинхэ очень старается, он хочет порадовать учителя.

Шэнь Цинцю почти невесомо опускает ладонь ему на затылок и сжимает волосы, хаотично толкается бёдрами, словно пытаясь уйти от жгучих прикосновений, и глухо стонет. Ло Бинхэ стонет вместе с ним, гладит его живот и бёдра, пока по подбородку обильно стекают слюна и смазка. Учитель прижимает его к себе, давит ногтями на затылок и кончает прямо в глотку. Их обоих бьёт крупная дрожь, стоны заглушают друг друга — Ло Бинхэ послушно глотает, а в голове у него туман. Доставлять удовольствие учителю даже лучше, чем он мог себе представить.

Как жаль, что они потеряли слишком много времени впустую. Как хорошо, что у них есть возможность наверстать упущенное.

Они медленно целуются, деля одно дыхание на двоих. Ло Бинхэ вынуждает Шэнь Цинцю попробовать свой собственный вкус, и это столь постыдно-прекрасно, и внизу живота всё сводит от восторженного осознания, что он делает со своим учителем такие откровенно бесстыдные вещи.

— Учитель, вы же позволите? — спрашивает Ло Бинхэ, осыпая его лицо быстрыми поцелуями, пока пальцы настойчиво растирают слюну и смазку между ягодиц Шэнь Цинцю. Давит на расслабленное колечко мышц, с трепетом ощущая, как легко палец входит внутрь.

Шэнь Цинцю не отвечает, продолжая смотреть куда-то мимо него и загнанно дышать. Краска на губах размазалась по подбородку, выбившиеся из причёски пряди прилипли ко влажным лбу и вискам.

Божество.

Ло Бинхэ заботливо подкладывает подушки под поясницу и, сев на пятки между разведённых ног, укладывает их себе на бёдра. Рассыпанные по кровати орехи и зёрна граната, как традиция в знак плодовитости супругов, неприятно покалывают голые тела и мешают. Достав из рукава сосуд с маслом, он щедро плещет себе на пальцы и меж ягодиц учителя, а Шэнь Цинцю вздрагивает и начинает поскуливать от непривычных ощущений.

Ло Бинхэ медленно вводит два пальца и начинает ими двигать. Он вставляет их до самых костяшек, разводит в стороны, чувствуя, как гладкие стенки плотно их обхватывают, и практически полностью их вынимает. Шэнь Цинцю оказывается неожиданно таким жадным и ненасытным, что вскоре начинает дёргать бёдрами, а нежно-розовое отверстие сжимается, не желая его выпускать.

Когда же Ло Бинхэ добавляет четвёртый палец, вход хлюпает от каждого движения. Он понимает, что его выдержки и терпения едва хватает, чтобы не овладеть учителем так — его стоны чересчур будоражащие, сильнее любого заклинания для подчинения разума, а он сам внутри такой горячий, манящий.

Хватаясь тонкими руками за покрывало, Шэнь Цинцю пытается подтянуться, уйти от прикосновений. Он едва кривится, отворачивается и всё продолжает беззвучно шевелить губами.

Очень аккуратно, придерживая подрагивающими руками Шэнь Цинцю за бёдра, Ло Бинхэ приставляет болезненно-напряжённый член к растянутому отверстию и входит одним плавным толчком. Шэнь Цинцю тут вскидывается, начинает махать руками, жалобно скулить и биться под ним. Он упирается ладонями в широкую грудь, пытается оттолкнуть и начинает болезненно зажиматься.

— Тиши, тише, скоро будет хорошо… — навалившись на него сверху, шепчет Ло Бинхэ, осыпая его лицо и шею поцелуями. Целует скривившиеся от боли губы, из которых вырываются всхлипы, и успокаивающе гладит влажный лоб. — Я сделаю так, что этому учителю понравится, и он будет просить ещё и ещё.

Раскрасневшийся, зацелованный, с алеющими на белой коже следами Шэнь Цинцю плачет, тихо всхлипывая, пока слезы стекают по его перекошенному лицу. И это зрелище завораживает куда сильнее, чем слёзы боли и отчаянья.

— Можно мне? — спрашивает Ло Бинхэ, сцеловывая дорожки слёз и медленно лаская подрагивающие плечи и грудь, задевая и легонько выкручивая затвердевшие соски. Шэнь Цинцю всё ещё скулит и упирается ему руками в грудь. Кривит припухшие губы и смотрит своими пустыми, потемневшими глазами так пронзительно, что сдерживаться больше просто не остаётся сил. Он ничего не отвечает, лишь впивается ногтями в плечи, и Ло Бинхэ начинает двигаться.

Медленно, растягивая удовольствие и не желая навредить учителю, позволяя привыкнуть к своим размерам. Шэнь Цинцю сжимается так резко, плотно обхватывает его горячим нутром, что лёгкая боль от проникновения тут же превращается в удовольствие. Ло Бинхэ втягивает сосок в рот, посасывая и лаская его языком, гладит Шэнь Цинцю по подрагивающим плечам.

Он такой раскрасневшийся, растрёпанный, со сбившимся дыханием и невообразимо горячий, обжигающий. Пропитавшийся возбуждением и запахом Ло Бинхэ, покорный и податливый, словно его тело было создано для весенних игр. Ни одна женщина, как бы искусна и умела она ни была, никогда не доставляла Ло Бинхэ столько удовольствия и не дарила столько радости. И от этого Шэнь Цинцю хочется ещё сильнее, хочется вознестись вместе с ним на вершину блаженства и остаться там навсегда.

— Учитель, примите меня… Примите мою любовь...

Шэнь Цинцю всё так же смотрит пустым взглядом сквозь Ло Бинхэ и продолжает жалобно скулить.

Название: Сон бабочки
Команда: bingjiu team
Персонажи: Ло Бинхэ/Шэнь Цзю
Тип: текст
Жанр: слэш, ангст
Рейтинг: G
Размер: драббл, 953 слова
Примечания: написано по мотивам фика cannon_fodder "Only in a Dream" archiveofourown.org/works/22761787/chapters/553...
Саммари: Ло Бинхэ создал для своего учителя сон, в котором сам играет роль другого человека - все, чтобы получить от учителя нечто... Но что же сам учитель? Что более реально - иллюзия, который ему снится, или иллюзия, в которую все глубже погружается его тюремщик?

Руки любовника сжимают простыни с такой силой, что ткань рвется. Шэнь Цинцю обнимает его, прижимается губами к губам так, что это уже больно. Немного позже они отстраняются друг от друга, чтобы вдохнуть воздуха, и вот теперь нужно прошептать:
— Ци-гэ...

После этого объятия продолжатся. И все, что за ними последует.

Его любовник ненасытен. Его голод нельзя утолить. Надо отдать должное — он очень старается.

Он хотя бы может временно насытиться, утомиться и задремать. Сам Шэнь Цинцю рядом с ним не спит. Лежит или сидит рядом, смотрит на дорогое лицо, на тень улыбки, проступающую на губах. Тень не та, и улыбка не та. Ци-гэ никогда не любил радоваться, овладев чем-нибудь. Он вообще не любил чем-нибудь или кем-нибудь владеть.

Ну, нельзя, наверное, требовать от демонского ублюдка слишком много. Он делает что может. И как он умудряется спать во сне?

Ло Бинхэ спит во сне. которым управляет, и его лицо слегка проступает сквозь чужое — сквозь лицо человека, которого давным-давно он сам же и убил. Шэнь Цинцю тянется кончиками пальцев, невесомо гладит по волосам — от Ци-гэ больше ничего не осталось, кроме этого облика.

Кроме памяти о нем.

Скорее всего, демонический ублюдок взял и облик, и поведение из воспоминаний самого Шэнь Цинцю. Иногда он пытается импровизировать, но не часто — боится, наверное, разрушить иллюзию до времени.

Иногда Шэнь Цинцю задается вопросом — до какого времени.

Большей частью это совершенно неважно.

Они любятся так часто и проводят вместе так много времени, что можно задаться и вопросом — что же происходит такого в яви, что господин двух царств предпочитает сон. Для самого Шэнь Цинцю вряд ли происходит что-то новое — должно быть, его искалеченное тело так и висит на цепи в том темном вонючем углу. Или нет, его могли и снять с цепи, и вымыть, и подлечить раны. И переложить куда-нибудь, чтобы прожил подольше. И не проснулся случайно. Раз уж Ло Бинхэ приложил столько трудов, чтобы они вместе смотрели такой дивный сон.

Во сне никогда не было ни войны, ни беды, ни суда, ни обвинений. Само собой, не было и темной пещеры, пахнущей кровью и гнилью. Занятий с учениками, впрочем, тоже нет. Есть монотонная жизнь главы пика Цинцзин, отшельника в бамбуковой хижине, одиночество которого развеивает глава его ордена, благородный заклинатель Юэ Цинъюань. Они гуляют, пьют чай, занимаются парным совершенствованием. А начиналось все с простого — с прикосновений рукавами, взглядов, дрожи в руках. С поцелуев.

Там, в яви, едва ли кто-то захотел бы прикасаться к Шэнь Цинцю. К тому, чем он стал сейчас. Хотя Юэ Цинъюань — прикоснулся бы. Если бы он не подставился под тысячи отравленных стрел, если бы извлек из ножен свой непобедимый меч, если, если, если...
Если бы он вошел в темницу, перерубил цепь, подхватил истощенное, грязное, израненное тело, вот тогда можно было бы и умереть.

Сейчас, когда Ци-гэ в яви стал меньше чем прахом, Шэнь Цинцю хочет прожить так долго, как только сможет.

Он целует любовника в лоб, легко, так, чтобы не потревожить. Встает, накидывает на плечи верхнее платье, подходит к раскрытому окну. Мягкий вечерний свет, тень от листвы, аромат цветов. Тот, кто ненавидит его так сильно, что уничтожил почти все, что было ему дорого (или все? и не спросишь, что сталось с Цю Хайтан), теперь старается воссоздать уничтоженное, принести все в сон, вчетверо больше, лучше и чище, чем было настоящего.

Ни сквозняка по полу хижины, ни комаров, душным летним вечером летящих от пруда, ни глупых бабочек, влетающих в комнату, застревающих в занавесях и падающих в растертую тушь.

Шэнь Цинцю садится у окна и смотрит на Ло Бинхэ — лицо Ци-гэ уже почти не различить, но делать все равно больше нечего. Книги во сне читать бессмысленно. Делать что-то другое можно и потом, когда демон уйдет. Сейчас, по крайней мере, он может видеть Ци-гэ - если прищуриться, не фокусировать взгляд, немного склонить голову...

Скоро нужно будет его разбудить. Разбудить и напомнить, какую роль он играет в этом бесконечном спектакле, кем он притворяется, чтобы получить то, чего не может найти больше нигде. Странно, что не может, глупый голодный демон — но иначе он бы не затеял все это.

Должно быть, он планирует однажды все прекратить, отстраненно думает Шэнь Цинцю. Выбрать момент, когда раскрытие правды должно больнее всего ударить по нему, показать, как оно все на самом деле. Показать свое лицо вместо лица Ци-гэ. Показать, с кем Шэнь Цинцю делит теперь постель, говорит о любви, раскрывается так, как не мог никогда, ни с кем.

Глупый голодный демон.
Глупый человек.

Глупый Шэнь Цинцю, который все портит. Испортит ему и это — момент выстраданного, подготовленного триумфа. Если до него дойдет, конечно.

Реальность придуманного сна так хрупка, так красива. Ло Бинхэ сможет поддерживать ее так долго, как захочет, и уничтожить в одно мгновение. Самые яркие закаты, самые нежные рассветы. Самое чистое пение птицы за окном.

Шэнь Цинцю протягивает руку за окно — в яви у него рук нет, уже давно, здесь это неважно. В яви и окна этого нет, как нет и всего пика Цинцзин. Прилетает бабочка, садится на тыльную сторону руки — бледненькая капустница, крылышки побиты временем, пыльца обтерлась, усик сломан. Все, как он помнит. Недолго ей осталось, наверное. Что же, не Ло Бинхэ помещал ее в сон. Она просто есть, как все. что помнит Шэнь Цинцю.

Иногда даже могущественному демону легко забыть, что он не в собственном сне.

Шэнь Цинцю возвращается в постель, ложится рядом с Ло Бинхэ, прикрывает глаза. Вспоминает. Так Ци-гэ улыбался в день, когда Шэнь Цинцю забыл посчитать фразы и вместо пяти получилось восемь, что ли. А так — смотрел на него, когда они оба стояли над телом убитого У Яньцзы. А так...

Однажды настанет день, и Ло Бинхэ утратит чужое лицо полностью. Может быть, Шэнь Цинцю тогда захочет сохранить облик погибшего главы ордена Юэ Цинъюаня — как и память о сбежавшем и никогда не вернувшемся Юэ Ци — только для себя одного, и ничего не отдаст вовне. Что тогда сделает Ло Бинхэ?

Почему это так трудно — любить человека?
Почему еще труднее — не любить никого?

@темы: Текст, Свой пейринг, Драма/ангст/хоррор, Романс/пвп/флафф/юмор, mini OTP wars, Ло Бинхэ/Шэнь Цзю