Пытки и семейные ценности
Название: Буря
Команда: bingjiu team
Персонажи: Ло Бинхэ/Шэнь Цзю
Тип: текст
Жанр: слэш, драма
Рейтинг: NC-17
Размер: мини, 2364 слова
Примечания: графическое описание жестокости, насилие
Саммари: Нужно только ещё немного упорства, немного терпения, и он получит свою награду.
1.
Сны похожи на золото и на шелк. Нежны, переливчаты, ласкают взгляд.
Оставляют раны глубже и болезненнее любого металла, сжимаются на горле плотнее любой ткани.
Сосны стонут, раскачиваясь на ветру, а по небу слишком быстро летят облака. Учитель танцует для Ло Бинхэ, то обманывая улыбкой за полупрозрачными разлетами рукавов, то дразня насмешкой сквозь темный занавес волос. Его глаза блестят ярче звезд.
Он взлетает в воздух, выгибая спину, и опускается на землю, будто ничего не весит, будто, напротив, из последних сил цепляется за полированные плиты мраморного пола, чтобы его не унес порыв ветра. Встает так близко, что его дыхание обжигает губы Ло Бинхэ, как колдовское зелье, злее пламени, желанней жизни. А в следующий миг отстраняется и продолжает танец. И улыбается, тепло, ободряюще, как никогда не улыбался наяву.
Ничего не говорит — почему-то во сне учитель всегда молчит, не потому ли, что Ло Бинхэ вообразить не может его голос без льдистого презрения — но и без слов Ло Бинхэ понимает.
Нужно только ещё немного упорства, немного терпения, и он получит свою награду.
2.
Лестница из подземелья с каждым шагом все круче, серые ступени торчат перед глазами острым рядом оскаленных зубов. Ло Бинхэ несет Шэнь Цинцю на руках, боится чего-то тем подкожным, неосознанным, неизбавимым страхом, каким собаки, бывает, боятся грозы.
Пришитые ноги учителя слишком слабы, слишком легко ломаются, чтобы тратить их силы на подъем по этим ступеням.
В зале пусто и жарко. Слуги ушли — это зрелище только для Ло Бинхэ, он ни с кем не готов его делить. Посреди на невысоких крученых ножках стоит птичья клетка из золоченых прутьев, огромная, в четыре шага шириной. Под её полированным до зеркальной гладкости полом горшки с углями.
Запах раскаленного металла слишком похож на запах крови.
Шэнь Цинцю вздрагивает раньше, чем видит клетку. Ещё когда дверь распахивается, и на него обрушивается волна сухого теплого воздуха. Это странно. Обычно голодранцы вроде него привыкают бояться холода — слишком легко и незаметно он убивает. Ло Бинхэ и сейчас, чтобы спокойно заснуть, нужно теплое тело под боком.
Но учитель непредсказуем, непонятен, непоследователен.
Вечером он ломается, умоляет о смерти — и снова сопротивляется наутро. Брезгливо отворачивается и молчит, как будто единственное слово Повелителю Цветочного Дворца налипнет грязью на губы горного лорда. На губы, которые — они оба знают — бывали в гораздо более грязных местах.
Он каждый раз зло и сосредоточено осматривает зал, ищет выход, способ спастись, избежать боли. Цепкий взгляд скользит по кувшинам с углями — нет, разбить их не получится, да и не поможет, рассыпавшиеся по полу угли только станут жарче — витые решетки клетки, каменный трон перед ней и маленькие дверцы для слуг за троном. На Ло Бинхэ он смотрит не дольше и не меньше, как будто не отделяет его от предметов обстановки, с обезличенной неприязнью, как на сель или прибывающую грязную воду во время наводнений.
Шэнь Цинцю не желает разговаривать со своим учеником иначе как на языке пыток, но Ло Бинхэ готов и к этой беседе. Он толкает Шэнь Цинцю в клетку и закрывает дверцу.
Заклинание на изысканном замке мощнее барьеров вокруг Цветочного дворца.
У учителя нет привычных атрибутов танца, нет веера, нет длинных полупрозрачных шелковых одежд и звенящих золотых украшений — Ло Бинхэ их не хватает, но в прошлый раз Шэнь Цинцю попытался сломать себе шею, завязав петлю из рукавов — ничего, кроме нагого тела на стройных ногах, пришитых к бедрам черной нитью.
Горячий металл шипит, когда его касается чуть влажная от пота кожа. Не так уж сложно сшить разрезанные мышцы и заставить кровяных паразитов соединить сосуды. Гораздо труднее собрать воедино меридианы и цепочки нервов, чтобы ноги сохранили чувствительность. Ло Бинхэ несколько дней проделывал эту монотонную, кропотливую работу, не позволяя себе ни мгновения отдыха.
Шэнь Цинцю подпрыгивает на месте, переступает с ноги на ногу, пытаясь как-то сбежать от жара, мечется по клетке, повисает на решетке и тут же отпускает, падает на бок, вскакивает снова.
Не так-то просто было найти мастера, способного изготовить эту клетку. У неё полые решетки, и по ним, как по трубам, поднимается раскаленный пар из резервуара внизу.
Шэнь Цинцю выдыхает и останавливается, решает терпеть. Ло Бинхэ не знает никого, кто мог бы оказаться на это способен, но у учителя поразительный болевой порог. Только когда паразиты усиливают для него слепяще-белую боль от ожогов, он не выдерживает, продолжает танец. Тонкий металлический пол басовито гудит от прикосновений его ног с обреченностью ритуального гонга.
Это не легкие, как воздух, покорные и страстные движения из сна, в его нестройных взлетах и падениях таится какая-то невыносимая сладость. Зрелище захватывает дух.
Ло Бинхэ не придирчив и готов ждать. Пришитые ноги, конечно же, слушаются Шэнь Цинцю хуже, чем раньше, но он ведь уже однажды научился танцевать, научится и снова. Вопрос лишь в упорстве, а его им обоим не занимать.
Прыжки Шэнь Цинцю становятся надрывней, суматошней, теряют ритм, а потом он вдруг падает на пол клетки и уже не встает. Его ребра вздымаются, воздух со свистом вылетает через приоткрытые губы, покрытые пузырящейся смесью слюны и крови, как у загнанной лошади.
Ло Бинхэ трогает клетку рукой — она все ещё обжигает, но уже не настолько, чтобы это нельзя было терпеть. Время прошло незаметно.
Он запрыгивает внутрь, наклоняется над Шэнь Цинцю и печально гладит изящные, как у древних статуй, ноги, изуродованные жаром. Они не так идеальны, как во сне, крупнее, покрыты шрамами и мозолями, почему-то без ногтя на мизинце. Но все равно восхитительны.
Ступни в желтовато-бордовой корке лопнувших волдырей, растрескавшейся, как высохшее русло реки, и сочащейся сукровицей из трещин. С подушечки большого пальца почти сошли кожа и мясо, обнажая перламутрово-белые кости.
А выше сухая, как пергамент, кожа обтягивает будто вовсе лишенные мышц икры и непропорционально огромные, опухшие колени. Синеватая, покрытая трупными пятнами у лодыжек, она становится горячей и пульсирующей на бедрах, там, где проходят швы. Кое-где нити разошлись, открывая волокна мяса и желтые пленки жил.
Демон внутри Ло Бинхэ захлебывается слюной. Человеку почти отвратительно смотреть на уничтоженную красоту. Он вливает энергию, но исцеление идёт слишком медленно.
Ло Бинхэ опускается на колени, переворачивает Шэнь Цинцю на спину и видит, как на покрасневшей, припухшей коже на боку поднимаются желтоватые пузырьки волдырей, завораживающе мягкие на ощупь. Проводит по ним рукой, раздирает ногтями, размазывает вытекшую лимфу и кровь по коже. Живот скручивает от желания, больше похожего на голод.
Не способный и не желающий сдерживаться, Ло Бинхэ торопливо развязывает свой пояс, подтягивает Шэнь Цинцю ближе, забрасывает его ноги себе на плечи и вдруг зачем-то благодарно целует ямку под щиколоткой, трется об неё щекой.
У него нет масла, но руки скользкие и липкие от крови и лимфы. Давно привыкшее тело учителя легко принимает его пальцы, а потом и член.
Шэнь Цинцю глухо стонет от боли, но молчит. Его ресницы смыкаются и размыкаются, а над виском блестят капельки пота, соленые и горячие, как все вокруг. Вместо левого глаза веко поднимается над темным изумрудом, который Ло Бинхэ вставил в пустую глазницу. Изумруд сверкает ледяными иглами, а в настоящем, живом черном зрачке правого глаза отражаются золотые прутья клетки, прозрачный свод потолка над ними и невыносимо быстро бегущие облака.
Но не Ло Бинхэ.
В зале душно, будто пламя поглотило последний воздух, пол клетки жжет колени даже через плотную ткань штанов, но он холоден по сравнению с жаром под ребрами самого Ло Бинхэ, с раскаленной теснотой нутра Шэнь Цинцю.
Он трахает Шэнь Цинцю, вбивая в него поток ци. Подхватывает его руками под лопатки, приподнимает над полом и толкается короткими мощными рывками, держа на весу. Только волосы Шэнь Цинцю мотаются по сверкающему золоту черными нитями.
Энергия Ло Бинхэ льется в него мощным ровным потоком. Паразиты впитывают её и заращивают повреждения. Исчезают пятна гниения, а корки ожогов отваливаются, оставляя гладкую розовую кожу.
3.
Слуги Ша Хуалин целый день отрезают крылышки диким пчелам и выпускают неспособных летать тварей в чашу сухого фонтана. Их так много, что они закрывают все дно плотным движущимся ковром.
Учитель остается загадкой.
Между пчел он замирает, стараясь не двигаться, только дергается, когда испуганные, разозленные насекомые жалят его, и вдруг замечает что-то, поднимает одну, подносит к лицу, рассматривает. Маленький черно-желтый пушистый комочек сердито гудит, бесполезно машет обрывками крыльев, но почему-то не спешит жалить.
Шэнь Цинцю все равно с силой сжимает кулак. Хитиновое тельце хрустит между его пальцев. Раздавленные останки падают на пол, пока Шэнь Цинцю остервенело топчет остальных. Несколько раз он падает от боли, но поднимается и продолжает.
Скоро вокруг не остается ни одной живой твари, а тело Шэнь Цинцю уродливо опухает от их укусов. Его глаза превращаются в щелочки, губы и язык становятся неуклюже огромными. Он задыхается. Ло Бинхэ приходится проделать ножом дыру у него в груди, чтобы впустить воздух в легкие, прежде чем начать исцеление.
Это, пожалуй, самое неэротичное, что Ло Бинхэ трахал за всю свою жизнь. У Шэнь Цинцю красное лицо, по раздувшимся губам стекает слюна, а из груди толчками выливается кровь. Почему-то это не останавливает.
Перед глазами стоит ярость, с которой Шэнь Цинцю убивал каждое никчемное насекомое, мечущееся по полу. Ветер завывает над ними, принося свинцово-серые облака.
Когда Ло Бинхэ заканчивает, паразиты уже привели тело Шэнь Цинцю в видимость нормы. Всего лишь видимость. Он ощущает слабые, как у дряхлого старика мышцы, ссохшиеся, готовые разорваться жилы и переломанные, едва держащиеся вместе кости.
Нужно больше времени, но Ло Бинхэ смотрит в вернувшее себе фарфоровую звонкость лицо Шэнь Цинцю и вдруг понимает, что тот улыбается почти так же радостно, как во сне.
Лежит на полу голый и разрушенный среди десятка тысяч изломанных крошечных тел, пока по его разведенным бедрам стекает семя Ло Бинхэ. И смеет сжимать руку, как будто держится за что-то, как будто у него что-то есть, и растягивать губы в улыбке.
Ло Бинхэ отобрал у него все. Его захлестывает обида, он вскакивает и наступает на сжатый кулак Шэнь Цинцю, ломая тонкие длинные пальцы, а потом садится на корточки рядом и по одному разгибает их.
В ладони нет ничего, кроме ещё одной раздавленной пчелы.
Ло Бинхэ долго рассматривает её. У неё были крылья.
Наверное, кто-то из прислужниц Ша Хуалин ошибся. Но почему она не улетела?
4.
Упорство окупается.
Ло Бинхэ устилает пол ветками терна-кровопийцы из мира демонов.
Шэнь Цинцю замирает среди них и неожиданно начинает танец. Не такой изящный, как во сне, неровный, с изъянами, с надломленной дрожью, но это и вправду танец.
Ло Бинхэ жалко и жадно смотрит, как он гнется над блестящими киноварью лозами.
Лоза вскользь касается ноги и оставляет на ней алый росчерк, потом ещё один и ещё. Скоро ноги до бедер оказываются измазаны в крови, но Шэнь Цинцю не останавливается, наоборот, двигается лишь яростнее. Капли крови взлетают, рассыпаются рубинами.
Темные перезрелые тучи падают вниз проливным дождем.
Ло Бинхэ не может больше ждать, желание в груди грозится разорвать его на части. Он сжигает лозы одним всплеском энергии. Они опадают на пол жирным седым пеплом.
Впервые он останавливает пытку раньше, чем Шэнь Цинцю упадет без сил, подтаскивает его к себе и целует в ледяные, серовато-сизые губы.
Ло Бинхэ умеет целоваться. Он тысячи раз ласкал мягкие губы своих жен и ловил их сладкое цветочное дыхание, но теперь все по-другому. Губы Шэнь Цинцю холодные и жесткие, он не поддается, не закрывает глаза, наоборот — смотрит на Ло Бинхэ внимательно и сосредоточенно, как будто наконец-то видит его.
Он роняет Шэнь Цинцю вниз, рывком разводит тому ноги и толкается внутрь, едва сплюнув на руку и размазав слюну по члену. Неподготовленное тело тщетно сопротивляется. Шэнь Цинцю запрокидывает голову, но Ло Бинхэ все равно видит слезы у него на щеках, и от чего-то зрелище, которое раньше так радовало его, теперь неприятно скребется на сердце. Прогоняя этот нелепый зуд, он размашисто двигает бедрами.
Пепел от терна вокруг них смешивается с потом и кровью, превращается в черную жирную грязь. Ло Бинхэ опирается руками на пол, и она мгновенно прилипает к нему. Он рисует пальцами черные линии на теле Шэнь Цинцю, как тушью на холсте, но скоро линии смешиваются, и вместо белоснежной ткани остается только мешанина пятен.
Как будто он пачкает все, к чему прикасается.
Они оба измазаны в этой грязи и извиваются в ней как черви. Шэнь Цинцю обхватывает его бедрами, давит пятками ему на бока, словно понукая, его член приподнимается над животом, и Бинхэ обхватывает его грязной рукой.
Шэнь Цинцю зажмуривается, его ресницы слегка дрожат, а ноздри раздуваются от дыхания. Выражение лица почти не отличается от того, с которым он терпит боль, только линия губ мягче.
Ло Бинхэ кончает, а потом рукой доводит Шэнь Цинцю до разрядки. Перед глазами плывут звезды, зеленые как изумруды и алые как кровь. Это у них тоже впервые. Шэнь Цинцю и раньше иногда возбуждался от избытка влитой в него янской энергии и от механического трения, но Ло Бинхэ не считал нужным доставлять ему удовольствие.
А теперь — разве учитель не заслужил?
Одного раза не хватает, чтобы насытиться. Ло Бинхэ не хочет выходить, остается в теле Шэнь Цинцю и трахает его, раскрытого и скользкого от семени, снова и снова, пока тот не теряет сознание от усталости.
Только тогда он отстраняется. Странно, но паразиты все ещё не закрыли все раны и кровь выступает каплями над множеством маленьких проколов от шипов. Яд терна-кровопийцы слишком силен для человека.
Ло Бинхэ уделяет внимание паразитам, и раны зарастают. Почему-то, может, из-за ещё не до конца пережитого наслаждения, они откликаются медленнее, чем обычно.
Дождь не кончается.
5.
В следующий раз он заставляет Шэнь Цинцю проснуться внизу, в его камере, подвешенным на цепи. Учитель озирается, насколько позволяет ошейник, и не успевает спрятать облегчение на дне своего глаза.
Обычно Бинхэ будит его так, чтобы первой Шэнь Цинцю видел приготовленную для него сцену.
— Доброе утро, — ласково шепчет Ло Бинхэ. В небе над Цветочным дворцом загораются первые звезды, но из темницы этого все равно не видно.
Конечно же, Шэнь Цинцю молчит.
— Теперь учитель будет танцевать для меня добровольно? — с искренней надеждой спрашивает Ло Бинхэ. Он думает о летящих полупрозрачных рукавах, о сладком перезвоне золотых украшений, и о том, чтобы взять Шэнь Цинцю на кровати, посреди шелковых простыней, среди тонких завитков дыма от жасминовых благовоний.
Ласкать, пока он не разомлеет, растягивать влажными от ароматного масла пальцами, пока не начнет хныкать и извиваться.
Ло Бинхэ ждет ответа слишком долго, перед тем как понимает, что его не будет. Тогда в нем закипает злость.
— Ничего страшного, — говорит он с широкой улыбкой, не касающейся глаз. — Уверен, учитель скоро передумает. А пока...
— Пусть это будут ножи, — вдруг просит Шэнь Цинцю. Он едва шепчет пересохшим горлом, а грохот в ушах Ло Бинхэ — всего лишь гроза, каким-то чудом донесшаяся до подземелий. — Самые острые ножи, которые ты сможешь найти, монстр.
Его голос звучит безумно. Может, они оба потеряли рассудок?
Конечно же, он выполнит желание учителя.
Название: Сначала
Команда: bingjiu team
Персонажи: Ло Бинхэ/Шэнь Цзю
Тип: текст
Жанр: слэш
Рейтинг: NC-17
Размер: мини, 2367 слова
Примечания: нон-кон, футфетиш, стигматофилия, какой канон такой и фиксит
Саммари: Красный вам к лицу, учитель
Видеть Шэнь Цинцю не в лазарете, а в богато убранной багряно-красными шелками, нефритом и золотом комнате было непривычно. Вместо терпкого запаха трав и мазей стоял аромат мускуса, сандала и лотоса, вместо лечебных отваров, артефактов и непонятных примочек повсюду были расставлены свечи, яшмовые статуэтки и вазы с диковинными цветами из мира демонов. Целительные мелодии и тихие болезненные стоны сменились на плавную игру на гуцине.
Теперь всё позади и они начнут сначала.
Облачённый в свадебный наряд, с покрытой головой, Шэнь Цинцю был совершенно неподвижен, казалось, что он даже не дышит — тонкая вуаль не дрожала. Полупрозрачная ткань едва скрывала острые черты лица. Он сидел на самом краю постели, едва сутулясь: плечи непривычно опущены, а руки смиренно сложены на коленях. Открытые ладони и ступни украшали нарисованные киноварью демонические символы, золотые кольца и браслеты с жемчугом и нефритом. Шэнь Цинцю был подобен прекрасной статуе, вырезанной искуснейшими мастерами Трёх царств.
Как жаль, что раньше он предпочитал зелёные и белые цвета. Сейчас он как никогда напоминал божество.
— Красный вам к лицу, учитель, — Ло Бинхэ складывает руки и склоняется в почтительном поклоне. — Этот ученик счастлив принять вас в свою семью. Вы не находите, что есть что-то забавное в том, чтобы породниться с демонами, которых вы ненавидите всей душой?
Ло Бинхэ давно уже не было так хорошо. Веселье и жаркое предвкушение сливались воедино, переполняя и будоража сердце. Казалось, будто его разрывает от столь ярких чувств.
Подойдя ближе, Ло Бинхэ аккуратно поднимает вуаль и откидывает её, завороженно любуясь спокойным лицом. Благородно-острые черты прекрасно подчёркнуты изысканным макияжем и золотыми украшениями в сложной причёске. Так странно видеть мужчину в женском облачении, но Ло Бинхэ не может отвести от него взгляд. Ни одна из его жён не была так красива в день свадьбы, как Шэнь Цинцю. Ни одна из них не вынуждала задыхаться от восторга.
Пухлые красные губы с едва заметными трещинками беззвучно шевелятся, словно он пытается выдавить из себя хоть что-то.
Язык он получит на первую их годовщину — Ло Бинхэ уже всё решил.
Он опускается на колени и, взяв в свои руки холодную ладонь, прижимается к ней губами, прихватывает ими острые костяшки. Целует тонкое запястье, скользит кончиком языка вдоль вен, чувствуя пульсацию крови. Приятно пахнущая жасмином кожа Шэнь Цинцю очень тонкая: надави чуть сильнее и тут же проступит синяк, а он сам весь словно соткан из тумана — слишком длительное заключение дало о себе знать.
Впервые Шэнь Цинцю не отталкивает его, не осыпает проклятиями и не пытается убить, лишь смотрит блёклыми, цвета пожухлой травы, глазами.
— Надеюсь, этот учитель не сильно опечален, что этот ученик взял на себя смелость и решил обойтись без трёх писем и шести обрядов? — Ло Бинхэ аккуратно гладит сжатые бёдра, и нежный шёлк холодит разгорячённую кожу. — Всё равно с вашей стороны, учитель, никого не осталось, некому за вас порадоваться.
Даже Нин Инъин, последняя, кто знал учителя, не сможет их поздравить — на её могиле уже который год распускаются белые камелии.
Ло Бинхэ прижимается лицом к сжатым вместе коленям и даже сквозь несколько слоёв одежды чувствует, какие же они острые. Он трётся щекой, задевая золотые вставки, и тянется вверх, подставляясь под руки. Помогает Шэнь Цинцю положить ладонь на кудрявую макушку, зарыться холодными пальцами в волосы и медленно его погладить. Вторую же он прижимает к своему лицу, вдыхая приятный аромат.
Шэнь Цинцю даже не моргает, продолжая смотреть поверх чужого плеча и неосознанно шевелить губами.
— Этот учитель так заботлив и нежен, он определённо будет достойнейшей женой, — говорит Ло Бинхэ, вылизывая его пальцы, легонько прикусывая их, и проходится кончиком языка по чувствительной зоне между ними. — А этот ученик будет для вас самым лучшим, достойнейшим и любимым мужем. Мы обещаны друг другу судьбой, а вместо красной нити у нас реки пролитой крови.
Ло Бинхэ поднимается с колен и подходит к маленькому столику, на котором стоят блюдца с рисом, специями, орехами, перевязанные красной нитью тыквы-горлянки и сосуд с вином. Он наполняет тыквенную чашу вином и возвращается к постели.
— Вы же не откажетесь выпить со мной вина, учитель? — Ло Бинхэ приподнимает его голову за подбородок и трогает пухлые губы. Просовывает палец внутрь: скользит по зубам, давит на мясистое, горячее нутро и давно заживший шрам на корне языка. Шэнь Цинцю смотрит сквозь него, но покорно раскрывает рот пошире, не пытаясь задеть зубами, и на его лице нет застывшей маски ледяного презрения. В расширенных настолько, что почти не рассмотреть зелёную радужку, зрачках Ло Бинхэ видит своё отражение, и ритм его сердца невольно сбивается.
Он задыхается от переполняющих его желаний и чувств. Задыхается от такой интимной откровенности, возникшей между ними.
У вина очень мягкий, цветочный вкус, он моментально кружит голову хмельной сладостью. Ло Бинхэ не любит такие напитки, слишком приторные, но Шэнь Цинцю должно понравится. Угождать ему — теперь его прямая обязанность.
Ло Бинхэ, придерживая учителя за подбородок, прижимается губами к его рту, проталкивает в него язык и позволяет вину наполнить рот. Он вылизывает податливо-мягкое нутро, изучающе скользя и пьянея от долгожданной близости. Губы у Шэнь Цинцю сладкие от вина и косметики, и Ло Бинхэ кусает его за нижнюю, легонько посасывая и наслаждаясь покорностью, с которой ему отдаются.
Придерживая под голову и едва надавливая на плечо, Ло Бинхэ аккуратно укладывает его на постель и нависает сверху. Шэнь Цинцю отворачивается, открывая вид на длинную бледную шею и украшенное жемчужной серьгой ухо, он очень быстро дышит, приоткрыв припухшие влажные губы и хватается за Ло Бинхэ. Он такой беззащитный и послушный, что невозможно удержаться.
— Вы так красивы, учитель, — Ло Бинхэ зарывается пальцами в поседевшие волосы и проводит языком вдоль шеи, ощущая вкус нежной кожи и размеренный пульс. — И теперь даже перед лицом небес и богов вы только мой. Мой, мой, мой...
Ло Бинхэ шепчет это в ухо, едва прихватывая мочку зубами и проходясь по ней языком, трётся носом о висок, скользит рукой по впалой груди и начинает развязывать пояс. Жадно впивается в губы, углубляя поцелуй, и просовывает ногу между его бёдер, давя коленом на пах учителя. Член Ло Бинхэ столь сильно напряжён, что ткань начинает натирать чувствительную плоть, а от возбуждения сводит низ живота.
Дикий голод и охватывающий всё тело жар так сильны, что Ло Бинхэ начинает терять контроль — перед глазами всё плывёт, чётким остаётся лишь лицо Шэнь Цинцю, а его самого начинает трясти от напряжения.
— Учитель... Учитель… Вы же простите своего мужа за несдержанность? — Ло Бинхэ впивается зубами в нежное местечко, где шея переходит в плечо, покрывая его укусами и засосами, и тут же начинает их зализывать. — Перед вами совершенно невозможно устоять.
Откинув пояс в сторону, Ло Бинхэ нетерпеливо распахивает красные одежды, обнажая молочно-белую грудь с затвердевшими тёмными сосками. Шэнь Цинцю настолько худой, что можно пересчитать его рёбра, у него очень впалый живот — кажется, что ещё немного, и сквозь него проступит позвоночник; а грудь пересекает грубый бледный шрам. Ло Бинхэ не хочет его сводить — он как живое напоминание, что у учителя есть сердце.
Шэнь Цинцю божественно красив, никого лучше за всю свою долгую жизнь ему так и не довелось увидеть.
Ло Бинхэ проводит языком вдоль шрама и прижимается к нему лицом, вслушиваясь в гулкие удары сердца. Его собственное грохочет так же громко — их сердца бьются в унисон — они одно целое.
Он ласкает учителя то кончиками пальцев, едва щекоча, то крепко сжимает в объятиях, пьянея от его запаха. Покрывает податливое тело поцелуями и укусами, и ярко-алые метки моментально расцветают на чувствительной коже. Они прямое доказательство, что Шэнь Цинцю принадлежит только ему, что он только его. От столь откровенных прикосновений скулы Шэнь Цинцю начинают краснеть, а он сам крепче впивается пальцами в плечи Ло Бинхэ и тихо издаёт нечленораздельные звуки.
Ло Бинхэ скидывает с себя верхние одежды, стягивает с них обоих штаны и смотрит на раскинувшегося на постели Шэнь Цинцю. В распахнутых красных одеждах, с немного растрепавшейся причёской и съехавшими на бок тяжёлыми шпильками, так похожими на корону, обнажённый и зацелованный — слишком сладкое и манящее зрелище. Склонившись, Ло Бинхэ берёт в руки ступни Шэнь Цинцю и, приподняв их, целует, вырисовывает языком мокрые узоры вдоль подъёма нежных, словно у ребёнка, пяток. Берёт в рот пальцы, старательно посасывая их, проникает языком между, едва щекоча, ласкает чувствительную кожу. Гладит тонкие щиколотки, задевая тяжёлые браслеты, пока Шэнь Цинцю мотает головой, нервно комкает покрывало в руках и тихо стонет.
— Какие же они бесподобные… Такие длинные и изящные, словно высеченные из нефрита, — Ло Бинхэ легонько прикусывает выпирающие косточки и вылизывает лодыжки, и, покрывая ноги Шэнь Цинцю поцелуями, медленно опускается ниже. — Учитель, я положу к вашим ногам весь мир, только не покидайте меня...
В пустых, ничего не выражающих глазах Шэнь Цинцю отражается пламя свечей и балдахин.
Ло Бинхэ усаживается так, чтобы правая нога Шэнь Цинцю была между его бёдер, а левую сгибает в колене и, придерживая, закидывает себе на плечо. Трётся членом о голень, размазывая по ней смазку, и покрывает поцелуями и укусами внутреннюю сторону бедра. Трётся лицом о бледный, неровный шрам, оставшийся после восстановления конечностей, и скуляще выдыхает.
Шэнь Цинцю едва слышно стонет и всхлипывает, дёргает ногами, словно пытается их не то развести пошире, не то свести вместе, хлопает по постели подрагивающими ладонями. Его аккуратный небольшой член напряжён, а из красноватой головки сочится смазка. Ло Бинхэ хочется слизать её, узнать, какой учитель на вкус, взять его член в рот как можно глубже, так, чтобы толкнулся в самое горло.
— Учитель… Что же вы со мной делаете… — Ло Бинхэ гладит его бёдра и живот, сжимает костлявые ягодицы, не прекращая покрывать бледную кожу засосами и следами укусов, медленно поднимаясь вверх. — Какой же вы развратный, учитель… Совсем не щадите меня...
Укусив за выпирающую тазовую косточку, Ло Бинхэ пережимает свой член у основания, чтобы хоть немного остудить пыл, и устраивается поудобнее между разведённых ног Шэнь Цинцю. Вжимается лицом в его пах, вдыхая приятный аромат кожи, возбуждения, жасминового масла, и глухо стонет — кажется, он ждал этого момента целую вечность.
Помогая себе руками, он медленно обводит головку языком, обхватывая её губами, сжимает основание члена и чуть поглаживает прижавшиеся яички пальцами. Ло Бинхэ неспешно заглатывает член, старательно втягивая его и ощущая приятную тяжесть головки на языке. Он тут же втягивает щёки и старается взять как можно глубже, сминая кончик носа о живот. Язык ласкает быстро твердеющую плоть, давит на головку и основание, мускусный аромат пьянит, а хлюпающие звуки заполняют спальню.
Ло Бинхэ очень старается, он хочет порадовать учителя.
Шэнь Цинцю почти невесомо опускает ладонь ему на затылок и сжимает волосы, хаотично толкается бёдрами, словно пытаясь уйти от жгучих прикосновений, и глухо стонет. Ло Бинхэ стонет вместе с ним, гладит его живот и бёдра, пока по подбородку обильно стекают слюна и смазка. Учитель прижимает его к себе, давит ногтями на затылок и кончает прямо в глотку. Их обоих бьёт крупная дрожь, стоны заглушают друг друга — Ло Бинхэ послушно глотает, а в голове у него туман. Доставлять удовольствие учителю даже лучше, чем он мог себе представить.
Как жаль, что они потеряли слишком много времени впустую. Как хорошо, что у них есть возможность наверстать упущенное.
Они медленно целуются, деля одно дыхание на двоих. Ло Бинхэ вынуждает Шэнь Цинцю попробовать свой собственный вкус, и это столь постыдно-прекрасно, и внизу живота всё сводит от восторженного осознания, что он делает со своим учителем такие откровенно бесстыдные вещи.
— Учитель, вы же позволите? — спрашивает Ло Бинхэ, осыпая его лицо быстрыми поцелуями, пока пальцы настойчиво растирают слюну и смазку между ягодиц Шэнь Цинцю. Давит на расслабленное колечко мышц, с трепетом ощущая, как легко палец входит внутрь.
Шэнь Цинцю не отвечает, продолжая смотреть куда-то мимо него и загнанно дышать. Краска на губах размазалась по подбородку, выбившиеся из причёски пряди прилипли ко влажным лбу и вискам.
Божество.
Ло Бинхэ заботливо подкладывает подушки под поясницу и, сев на пятки между разведённых ног, укладывает их себе на бёдра. Рассыпанные по кровати орехи и зёрна граната, как традиция в знак плодовитости супругов, неприятно покалывают голые тела и мешают. Достав из рукава сосуд с маслом, он щедро плещет себе на пальцы и меж ягодиц учителя, а Шэнь Цинцю вздрагивает и начинает поскуливать от непривычных ощущений.
Ло Бинхэ медленно вводит два пальца и начинает ими двигать. Он вставляет их до самых костяшек, разводит в стороны, чувствуя, как гладкие стенки плотно их обхватывают, и практически полностью их вынимает. Шэнь Цинцю оказывается неожиданно таким жадным и ненасытным, что вскоре начинает дёргать бёдрами, а нежно-розовое отверстие сжимается, не желая его выпускать.
Когда же Ло Бинхэ добавляет четвёртый палец, вход хлюпает от каждого движения. Он понимает, что его выдержки и терпения едва хватает, чтобы не овладеть учителем так — его стоны чересчур будоражащие, сильнее любого заклинания для подчинения разума, а он сам внутри такой горячий, манящий.
Хватаясь тонкими руками за покрывало, Шэнь Цинцю пытается подтянуться, уйти от прикосновений. Он едва кривится, отворачивается и всё продолжает беззвучно шевелить губами.
Очень аккуратно, придерживая подрагивающими руками Шэнь Цинцю за бёдра, Ло Бинхэ приставляет болезненно-напряжённый член к растянутому отверстию и входит одним плавным толчком. Шэнь Цинцю тут вскидывается, начинает махать руками, жалобно скулить и биться под ним. Он упирается ладонями в широкую грудь, пытается оттолкнуть и начинает болезненно зажиматься.
— Тиши, тише, скоро будет хорошо… — навалившись на него сверху, шепчет Ло Бинхэ, осыпая его лицо и шею поцелуями. Целует скривившиеся от боли губы, из которых вырываются всхлипы, и успокаивающе гладит влажный лоб. — Я сделаю так, что этому учителю понравится, и он будет просить ещё и ещё.
Раскрасневшийся, зацелованный, с алеющими на белой коже следами Шэнь Цинцю плачет, тихо всхлипывая, пока слезы стекают по его перекошенному лицу. И это зрелище завораживает куда сильнее, чем слёзы боли и отчаянья.
— Можно мне? — спрашивает Ло Бинхэ, сцеловывая дорожки слёз и медленно лаская подрагивающие плечи и грудь, задевая и легонько выкручивая затвердевшие соски. Шэнь Цинцю всё ещё скулит и упирается ему руками в грудь. Кривит припухшие губы и смотрит своими пустыми, потемневшими глазами так пронзительно, что сдерживаться больше просто не остаётся сил. Он ничего не отвечает, лишь впивается ногтями в плечи, и Ло Бинхэ начинает двигаться.
Медленно, растягивая удовольствие и не желая навредить учителю, позволяя привыкнуть к своим размерам. Шэнь Цинцю сжимается так резко, плотно обхватывает его горячим нутром, что лёгкая боль от проникновения тут же превращается в удовольствие. Ло Бинхэ втягивает сосок в рот, посасывая и лаская его языком, гладит Шэнь Цинцю по подрагивающим плечам.
Он такой раскрасневшийся, растрёпанный, со сбившимся дыханием и невообразимо горячий, обжигающий. Пропитавшийся возбуждением и запахом Ло Бинхэ, покорный и податливый, словно его тело было создано для весенних игр. Ни одна женщина, как бы искусна и умела она ни была, никогда не доставляла Ло Бинхэ столько удовольствия и не дарила столько радости. И от этого Шэнь Цинцю хочется ещё сильнее, хочется вознестись вместе с ним на вершину блаженства и остаться там навсегда.
— Учитель, примите меня… Примите мою любовь...
Шэнь Цинцю всё так же смотрит пустым взглядом сквозь Ло Бинхэ и продолжает жалобно скулить.
Название: Сон бабочки
Команда: bingjiu team
Персонажи: Ло Бинхэ/Шэнь Цзю
Тип: текст
Жанр: слэш, ангст
Рейтинг: G
Размер: драббл, 953 слова
Примечания: написано по мотивам фика cannon_fodder "Only in a Dream" archiveofourown.org/works/22761787/chapters/553...
Саммари: Ло Бинхэ создал для своего учителя сон, в котором сам играет роль другого человека - все, чтобы получить от учителя нечто... Но что же сам учитель? Что более реально - иллюзия, который ему снится, или иллюзия, в которую все глубже погружается его тюремщик?
Руки любовника сжимают простыни с такой силой, что ткань рвется. Шэнь Цинцю обнимает его, прижимается губами к губам так, что это уже больно. Немного позже они отстраняются друг от друга, чтобы вдохнуть воздуха, и вот теперь нужно прошептать:
— Ци-гэ...
После этого объятия продолжатся. И все, что за ними последует.
Его любовник ненасытен. Его голод нельзя утолить. Надо отдать должное — он очень старается.
Он хотя бы может временно насытиться, утомиться и задремать. Сам Шэнь Цинцю рядом с ним не спит. Лежит или сидит рядом, смотрит на дорогое лицо, на тень улыбки, проступающую на губах. Тень не та, и улыбка не та. Ци-гэ никогда не любил радоваться, овладев чем-нибудь. Он вообще не любил чем-нибудь или кем-нибудь владеть.
Ну, нельзя, наверное, требовать от демонского ублюдка слишком много. Он делает что может. И как он умудряется спать во сне?
Ло Бинхэ спит во сне. которым управляет, и его лицо слегка проступает сквозь чужое — сквозь лицо человека, которого давным-давно он сам же и убил. Шэнь Цинцю тянется кончиками пальцев, невесомо гладит по волосам — от Ци-гэ больше ничего не осталось, кроме этого облика.
Кроме памяти о нем.
Скорее всего, демонический ублюдок взял и облик, и поведение из воспоминаний самого Шэнь Цинцю. Иногда он пытается импровизировать, но не часто — боится, наверное, разрушить иллюзию до времени.
Иногда Шэнь Цинцю задается вопросом — до какого времени.
Большей частью это совершенно неважно.
Они любятся так часто и проводят вместе так много времени, что можно задаться и вопросом — что же происходит такого в яви, что господин двух царств предпочитает сон. Для самого Шэнь Цинцю вряд ли происходит что-то новое — должно быть, его искалеченное тело так и висит на цепи в том темном вонючем углу. Или нет, его могли и снять с цепи, и вымыть, и подлечить раны. И переложить куда-нибудь, чтобы прожил подольше. И не проснулся случайно. Раз уж Ло Бинхэ приложил столько трудов, чтобы они вместе смотрели такой дивный сон.
Во сне никогда не было ни войны, ни беды, ни суда, ни обвинений. Само собой, не было и темной пещеры, пахнущей кровью и гнилью. Занятий с учениками, впрочем, тоже нет. Есть монотонная жизнь главы пика Цинцзин, отшельника в бамбуковой хижине, одиночество которого развеивает глава его ордена, благородный заклинатель Юэ Цинъюань. Они гуляют, пьют чай, занимаются парным совершенствованием. А начиналось все с простого — с прикосновений рукавами, взглядов, дрожи в руках. С поцелуев.
Там, в яви, едва ли кто-то захотел бы прикасаться к Шэнь Цинцю. К тому, чем он стал сейчас. Хотя Юэ Цинъюань — прикоснулся бы. Если бы он не подставился под тысячи отравленных стрел, если бы извлек из ножен свой непобедимый меч, если, если, если...
Если бы он вошел в темницу, перерубил цепь, подхватил истощенное, грязное, израненное тело, вот тогда можно было бы и умереть.
Сейчас, когда Ци-гэ в яви стал меньше чем прахом, Шэнь Цинцю хочет прожить так долго, как только сможет.
Он целует любовника в лоб, легко, так, чтобы не потревожить. Встает, накидывает на плечи верхнее платье, подходит к раскрытому окну. Мягкий вечерний свет, тень от листвы, аромат цветов. Тот, кто ненавидит его так сильно, что уничтожил почти все, что было ему дорого (или все? и не спросишь, что сталось с Цю Хайтан), теперь старается воссоздать уничтоженное, принести все в сон, вчетверо больше, лучше и чище, чем было настоящего.
Ни сквозняка по полу хижины, ни комаров, душным летним вечером летящих от пруда, ни глупых бабочек, влетающих в комнату, застревающих в занавесях и падающих в растертую тушь.
Шэнь Цинцю садится у окна и смотрит на Ло Бинхэ — лицо Ци-гэ уже почти не различить, но делать все равно больше нечего. Книги во сне читать бессмысленно. Делать что-то другое можно и потом, когда демон уйдет. Сейчас, по крайней мере, он может видеть Ци-гэ - если прищуриться, не фокусировать взгляд, немного склонить голову...
Скоро нужно будет его разбудить. Разбудить и напомнить, какую роль он играет в этом бесконечном спектакле, кем он притворяется, чтобы получить то, чего не может найти больше нигде. Странно, что не может, глупый голодный демон — но иначе он бы не затеял все это.
Должно быть, он планирует однажды все прекратить, отстраненно думает Шэнь Цинцю. Выбрать момент, когда раскрытие правды должно больнее всего ударить по нему, показать, как оно все на самом деле. Показать свое лицо вместо лица Ци-гэ. Показать, с кем Шэнь Цинцю делит теперь постель, говорит о любви, раскрывается так, как не мог никогда, ни с кем.
Глупый голодный демон.
Глупый человек.
Глупый Шэнь Цинцю, который все портит. Испортит ему и это — момент выстраданного, подготовленного триумфа. Если до него дойдет, конечно.
Реальность придуманного сна так хрупка, так красива. Ло Бинхэ сможет поддерживать ее так долго, как захочет, и уничтожить в одно мгновение. Самые яркие закаты, самые нежные рассветы. Самое чистое пение птицы за окном.
Шэнь Цинцю протягивает руку за окно — в яви у него рук нет, уже давно, здесь это неважно. В яви и окна этого нет, как нет и всего пика Цинцзин. Прилетает бабочка, садится на тыльную сторону руки — бледненькая капустница, крылышки побиты временем, пыльца обтерлась, усик сломан. Все, как он помнит. Недолго ей осталось, наверное. Что же, не Ло Бинхэ помещал ее в сон. Она просто есть, как все. что помнит Шэнь Цинцю.
Иногда даже могущественному демону легко забыть, что он не в собственном сне.
Шэнь Цинцю возвращается в постель, ложится рядом с Ло Бинхэ, прикрывает глаза. Вспоминает. Так Ци-гэ улыбался в день, когда Шэнь Цинцю забыл посчитать фразы и вместо пяти получилось восемь, что ли. А так — смотрел на него, когда они оба стояли над телом убитого У Яньцзы. А так...
Однажды настанет день, и Ло Бинхэ утратит чужое лицо полностью. Может быть, Шэнь Цинцю тогда захочет сохранить облик погибшего главы ордена Юэ Цинъюаня — как и память о сбежавшем и никогда не вернувшемся Юэ Ци — только для себя одного, и ничего не отдаст вовне. Что тогда сделает Ло Бинхэ?
Почему это так трудно — любить человека?
Почему еще труднее — не любить никого?
@темы: Свой пейринг, Драма/ангст/хоррор, Романс/пвп/флафф/юмор, mini OTP wars, Ло Бинхэ/Шэнь Цзю, Текст
-
-
04.05.2020 в 00:55-
-
04.05.2020 в 00:57-
-
04.05.2020 в 00:58Особенно "Сначала", лучи любви автору~
P.S. Супер очаровательное оформление ))
-
-
04.05.2020 в 01:45В Сначала все ждал, когда скажут, что ШЦЦ умер, и это лишь кукла. И что сердце его бьется, потому что там часть сердца ЛБХ (отсюда шрам и слова "грудь пересекает грубый бледный шрам. Ло Бинхэ не хочет его сводить — он как живое напоминание, что у учителя есть сердце" и "их сердца бьются в унисон — они одно целое"). Плюс повторяющиеся слова про отсутствие эмоций в глазах и то, что они стали блеклыми (глаза - зеркало души)... Так что когда текст закончился у меня была лишь одна мысль: "ГДЕ?"
/я все равно буду верить, что это сцена после ПГБД, и ЛБХ просто оживил учителя — не полностью, потому что душа уже сбежала, но ЛБХ настолько мало знает о любви и настолько помешался на учителе, что он не видит разницы/
Сон бабочки — это нечто. Очень больно и за ШЦ, и за ЛБХ. Прямо даже слов никаких нет, потому что в фанфике все уже сказано, даже если не сказано ничего
-
-
04.05.2020 в 10:00"Буря". Каждый сходит с ума в меру своих возможностей. И смотреть на это и жутко и завораживающе.
"Сон бабочки". Оу, а о таком варианте я не подумала, что Шэнь Цинцю мог и видеть сквозь иллюзию. Тоже в некотором роде сумасшествие на двоих, только такое более мирное, что ли.
-
-
04.05.2020 в 10:55"Сначала" одновременно и погладил хэдканоны и сделал очень больненько состоянием менталочки Цзю...
"Буря" очень дарковый для меня и настолько же красивый
Спасибо большое авторам!
-
-
04.05.2020 в 14:10-
-
17.05.2020 в 22:56От автора "Сначала"
Tayo Lebenswell, невероятно приятно!
Dauring, по задумке автора у ШЦЦ шрам на груди потому что ЛБХ вскрыл ему грудную клетку и лично потрогал сердечко учителя. Вообще, кмк ЛБХ скорее не оживил учителя, а замучил настолько, что довёл ШЦЦ до такого куклоподобного состояния.
-
-
18.05.2020 в 11:44