Автор: ~ Каждый день ~
Бета: Анонимный Доброжелатель
Пейринг/персонажи: Лань Ванцзи/Вэй Усянь, А-Юань, молодежь из Гусу и родственники Лань Ванцзи в разных видах
Тип: джен, слэш
Рейтинг: R
Жанр: мистика, семейная драма
Размер: около 18 тыс. слов
Саммари: Вэй Усянь проснулся от ощущения, что его кто-то обнюхивает.
Дисклеймер: © mxtx
Примечание: постканон
Предупреждения: жестокость в духе канона, насильственная смерть второстепенных персонажей
читать дальше
Глава 1
Вэй Усянь проснулся от ощущения, что его кто-то обнюхивает. Годы общения с самой разной нечистью не прошли даром: все инстинкты, перебравшиеся вместе с разумом в тело господина Мо, вопили о необходимости лежать тихо и не дергаться.
Щека, шея, плечо. Лань Чжань, которого Вэй Усянь обнимал со спины, спал сном праведника и ничегошеньки не слышал. Это с его-то обостренным чутьем! Неужели одурманили?
Тварь — а в том, что тварь, сомневаться не приходилось — продолжала нюхать. Вэй Усянь чувствовал, как ее ноздри вбирают воздух вместе с его запахом, но самого ритма дыхания уловить не мог. Голую кожу щекотали чужие волосы — значит, не призрак. Или призрак, накопивший достаточно энергии, чтобы позволить себе частичную материализацию? Неважно. Потом.
Тихо-тихо-тихо. Ничего и никого интересного здесь нет. Уходи.
Тварь тряхнула головой или что у нее там было, и на спину Вэй Усяня упал жук. Насекомое ползло по линии позвоночника вверх, крохотные лапки царапали кожу, будто иглы. Тварь нюхала, жук полз, Лань Чжань спал. Вэй Усянь лежал тихо.
Жук запутался в волосах. Это ничего, лишь бы не в нос и не в ухо. Тварь тяжело вздохнула раз, другой, отпрянула и исчезла. Не направилась к окну или двери, а растворилась в воздухе, что оставляло открытым вопрос о степени материальности незваного гостя, как, впрочем, и целый ряд других.
Сев на кровати, Вэй Усянь вытащил из волос жука. Тот испаряться не спешил и на первый взгляд казался самым обычным насекомым: тело, голова, шесть ножек. Вэй Усянь сунул его в пустую чашку и накрыл сверху свитком, который читал накануне.
Лань Чжань спал, пока над их ложем склонялась неведомая сущность, но пробудился, едва перестав чувствовать Вэй Усяня подле себя.
— Вэй Ин?
— У нас кто-то был. Помоги мне.
Будучи тем, кто он есть — то есть человеком, который делает, а не рассыпается в несвоевременных восклицаниях, Лань Чжань накинул на Вэй Усяня халат и оделся сам. Они зажгли свет.
Из поколения в поколение могущественные заклинатели Гусу Лань укрепляли стены Облачных Глубин защитными барьерами: от мертвецов всех категорий, от призраков и оборотней, от стихийных духов, божеств и божков. От всего, что несет зло. Потревожившее сон Вэй Усяня создание было поистине чем-то из ряда вон выходящим, раз миновало все преграды и спокойно расхаживало по внутренним территориям ордена. Дело требовало самого пристального внимания.
Домик покойной госпожи Лань, куда они перебрались, желая большего уединения, был просторнее прежних покоев и лишен всех примет, обычных для жилья заклинателей. Разобравшись со сторонами света, Вэй Усянь вывел на стенах символы: Черная Черепаха, Лазурный Дракон, Красный Феникс и Белый Тигр. Лань Чжань освободил центр комнаты от посторонних предметов и начертал круг, слишком тесный, однако, чтобы в нем поместились двое.
— Лань Чжань! Мне, вообще-то, тоже интересно.
Лань Чжань глянул выразительно и коснулся себя в том месте, где грудная клетка переходила в живот. Поняв намек, Вэй Усянь цокнул языком с досады, но не смог не признать чужую правоту. Его — Мо Сюаньюя — золотое ядро — готовилось вот-вот раскрыться, подобно почке по весне. В этот период своей жизни заклинатель уязвим и должен проявлять особую осмотрительность, чтобы не навредить себе и не стать добычей падких до чужой силы сущностей.
Вэй Усянь сел на пороге спальни и стал наблюдать, как в идеальной позе застыл Лань Чжань: шевелились только губы, беззвучно шепчущие мантру, и руки, выводящие в воздухе символы запроса. Глаза его были закрыты, а перед внутренним взором мир представал в виде энергетических потоков.
Тварь не могла не оставить след. Двумя неделями раньше или позже Вэй Усянь непременно глянул бы сам, но теперь оставалось только набраться терпения и положиться на Лань Чжаня.
Лань Чжань смотрел долго. Так долго, что Вэй Усянь заволновался и тихо окликнул его по имени раз, другой. На третий зов Лань Чжань открыл глаза и поднялся, в уголке его губ лежала тень беспокойства.
— Ну что?
— Ничего. Никого, кроме нас.
— Быть того не может!
Лань Чжань снова погрузился в транс, на сей раз столь глубокий, что выводить из него пришлось не голосом, а ударами по щекам.
— Не пугай меня так!
— Здесь никого нет... кроме нас.
— Вот и хорошо. Гуй с ними со всеми.
Вэй Усянь потянул Лань Чжаня к себе, уложил его на пол и прикрыл собственным телом, а их обоих — стащенным с кровати одеялом. Ночь текла неохотно, как загустевшее варево, обнимала их, глухая, беспросветная и бесконечная.
— Я попробую посмотреть еще.
— Нет. Ни к чему это.
Мысль о неведомой угрозе, которую он не только не почувствовал вовремя, но и впоследствии не смог разглядеть, была Лань Чжаню непривычна. Невыносима. Не желая обременять его сердце лишней тяжестью, Вэй Усянь сказал:
— Прости, что поднял шум и встревожил тебя. Наверно, это просто дурной сон.
— Жук.
— А что жук? Мало ли всякой мелочи летает и ползает за окном. Если ты ничего не увидел, значит, так оно и есть.
Сцеловав с губ Вэй Усяня заведомую ложь, Лань Чжань плотнее укутал его в одеяло. Световые талисманы потухли, подчинившись щелчку пальцев и заклинательской воле. Ночь текла дальше, ленивая, лживая, милосердная, как сытый до поры до времени зверь.
Проснулся Вэй Усянь один и в постели. Ни того, как Лань Чжань его туда отнес, ни того, как ушел поутру, он не помнил. На столике возле графина с водой лежала записка.
Иду с дядей навестить захворавшего Старейшину.
Хвала благим небесам, Лань Чжань не разбудил и не предложил составить ему компанию. Вэй Усяню вполне хватило неприятного разговора, случившегося с Лань Цижэнем по прибытию.
И вовсе они не виноваты, что опоздали на церемонию смены похоронных табличек! Охота есть охота, Лань Цижэню ли не знать? Она подобна родам или смерти — при желании и должной сноровке можно растянуть или ускорить процесс, но не отменить само событие.
Как голос повышать и новые грехи на счет ближнего приписывать, так Лань Цижэнь первый. Нет бы подсуетиться и на полдня церемонию сдвинуть. Они бы успели, и Лань Чжань бы не расстроился.
Жук, посаженный ночью в чашку, все еще пытался выбраться на свободу: карабкался по стенке сосуда, срывался, пробовался снова. Упорный. Покачав головой, Вэй Усянь отпустил его на волю: пусть летит себе. К незваному гостю все равно не приведет и приманкой для него не послужит.
В комнатах стоял дух необжитого, давно покинутого места. Одеваясь и забирая в пучок волосы, Вэй Усянь время от времени нюхал подушку, на которой спал Лань Чжань. Подушка пахла правильно: сандалом и чистым, здоровым телом.
Поднос с завтраком уже стоял на веранде. Вэй Усянь ел медленно, более по необходимости, чем по желанию. Аппетита он не чувствовал, но золотое ядро нуждалось в подпитке. Перед глазами расстилался парк, запущенный самую чуточку — насколько Лани вообще могли допустить какой-либо беспорядок на своих территориях. Ни людей, ни построек — с угла обзора, доступного Вэй Усяню, не видно было даже пресловутой стены, окружавшей Облачные Глубины.
Уединенное расположение и спасло дом в годы войны: он остался цел, когда куда более ценные здания оказались безжалостно сожжены.
Когда на тропинке показалась во всех отношениях приятная взору фигура А-Юаня, вопрос о том, как провести остаток утра, был окончательно решен в пользу прогулки в Цайи. Лань Чжань не станет волноваться, узнав, что они с А-Юанем вместе.
Лето выдалось холодным и сухим — подарком для странников и праздношатающихся, предвестником голодной зимы для крестьян. Миновав ворота, Вэй Усянь на миг обернулся. Облачные Глубины высились перед ним: гордые и прекрасные, исполненные мудрости и благодати. Если связь с Пристанью Лотоса не выдержала испытания жизнью, и реальные узы уступили место воспоминаниям и светлой тоске о прошлом, а оттиску Луанцзань суждено было лежать на сердце вплоть до смертного часа, то при каждом визите в Гусу в сознании возникала и крепла одна и та же мысль:
Это ненадолго. Он здесь гость.
По дороге А-Юань завел рассказ о недавнем путешествии с дядей.
— Я применил «Расспрос», и души помогли нам разобрать, где чей прах... жаль, отозвались не все. Ханьгуан-цзюнь советует подождать и на новую луну попробовать еще раз.
— Души реагируют на посмертие по-разному: для иных гибель становится потрясением, от которого перестают осознавать самое себя или теряют голос. Действуй так, как говорит Ханьгуан-цзюнь, и не оставляй надежду.
Ветер путался в волосах, трепал ленту А-Юаня, норовил залезть в рукава, подобно шаловливому духу. В трактир Вэй Усянь не пошел: золотое ядро, бьющееся, пульсирующее подобно второму сердцу то в животе, то у самого горла, требовало свежего воздуха и деликатных речей. За закусками и питьем отправился А-Юань.
Ветер был недоволен. Пока еще просто недоволен, но шквал его гнева грозил накатить совсем скоро. Хорошо бы до этого момента успеть найти убежище.
— Благородный господин не желает веер?
Обратившуюся к Вэй Усяню женщину боги одарили одним из тех неправильных чертами, но полных жизни и ума лиц, которые поневоле запоминаются в толпе. Одежды ее вполне соответствовали статусу: уличная торговка.
— Может, и желаю. Дай взглянуть, сестрица.
— Бери-бери, господин, не пожалеешь. Мой товар заговоренный: муж пошептал над ним на удачу.
На первом раскрытом веере вокруг начертанного красным иероглифа вилось неведомое Вэй Усяню растение, цветущее чистым золотом. Финальный элемент «богатства» явно нанесли уже после того, как закончили рисунок.
Иероглиф, чье написание разбили на две части. Что-то в этой мысли заставило Вэй Усяня раскрыть кошелек и купить веер.
Деньгами Лань Чжаня. Вернее, деньгами ордена Лань Чжаня. Дело, поправимое в ближайшем будущем, если у Вэй Усяня получится задуманное — а оно получится.
Иероглиф разбит на две части и нанесен с интервалами. Вэй Усянь улыбнулся женщине и сказал:
— Хорошего дня и полной котомки монет тебе, сестрица.
Торговка поблагодарила и продолжила путь. Когда некоторое время спустя Вэй Усянь глянул в ту сторону, куда она отправилась, то не смог сдержать изумленного возгласа. На краткий, но полный невыразимого удивления миг ему показалось, что мужчина, который встретил ее возле последнего дома на улице, обнял и поцеловал в лоб, — это Лань Чжань.
Рассмотреть его лицо как следует не удалось: мужчина забрал у женщины корзину с товаром, и они пошли дальше рука об руку. Со спины сходство усилилось: будь на не-Лань Чжане не темно-серые, а белые одежды, Вэй Усянь не выдержал бы и окликнул его.
Как глупо. Мало ли на свете господ со статной фигурой, неспешной, плавной походкой и чехлом для музыкального инструмента за плечами. И прическа у Лань Чжаня самая обычная, такую многие носят: просто, аккуратно, и не надо тратить драгоценное время, чтобы возвести на голове аналог Башни Карпа с пристройками.
А-Юань принес из трактира столько, будто собирался накормить целую компанию.
— Ай-ай-ай, какое расточительство. Не боишься схлопотать выговор?
А-Юань глянул с кошмарной серьезностью — до чего же неуместно она выглядела на его юном лице — и сказал:
— Чем старше человек, тем тяжелее и опаснее ему формировать золотое ядро. Ханьгуан-цзюнь сказал...
— Завещаю тебе Чэнцин. Предлагаю не откладывать дело и сразу приступить к занятиям.
— Что?
Не среагировав на растерянность в глазах и несчастный голос, Вэй Усянь продолжал с самым озабоченным видом:
— Как это «что»? Вот отправлюсь я на встречу с предками весь такой молодой, красивый и с золотым ядром, а ты на дицзы играть не умеешь. Придется стать призраком и тебя учить, а мне не очень-то по нраву перспектива неприкаянной душой бродить по Гусу.
— Учитель Вэй, не шутите о подобных вещах! Это не смешно.
С удовольствием щелкнув А-Юаня по носу, Вэй Усянь вручил ему свежую, горячую еще лепешку с медом и ягодами:
— Шутить я не перестану: такой уж у меня характер. А ты ешь и не слушай всего, что говорит Ханьгуан-цзюнь.
— Вы только что наказывали мне прямо противоположное!
— И вовсе нет. Я сказал: действуй, как он говорит. Про «слушать» не было ни единого слова. Жуй давай!
Вэй Усянь и сам вонзил зубы в лепешку. Солнце пригрело плечи, от запаха текущей воды голова слегка кружилась. Подкрепившийся А-Юань глянул на свой меч, потом на Вэй Усяня, но благоразумно предпочел промолчать. В Облачные Глубины возвращались пешком.
— Когда золотое ядро учителя... то есть, ближе к концу лета я попрошу у Старейшин разрешения снова отправиться на Луанцзань. Дядя хочет построить там небольшое святилище для предков.
— Славная идея.
Строить и проектировать — это Вэнь Нину всегда нравилось. К мелкой работе пальцы лютого мертвеца не очень-то годны, но на мелкую работу есть А-Юань. Вдвоем они справятся.
А-Юань смотрел так, будто желал рассказать что-то еще, но, помня о принципах истинного адепта Гусу Лань, усмирял порывы и чересчур болтливый язык. Улыбаясь про себя его выдержке, Вэй Усянь отложил расспросы до более удобного случая.
Библиотека, куда, распрощавшись с А-Юанем, направился Вэй Усянь, пустовала. Стоя на лестнице возле книжного шкафа, он перелистывал найденный на верхней полке трактат о парных талисманах. Порядок в хранилище мудрости был, само собой разумеется, идеальный, но томики правил общежития Облачных глубин — версия полная, версия сокращенная, версия сокращенная, но в двух частях — рассованные по всем секциям и углам, порой затрудняли поиск и изрядно раздражали.
Или смешили.
«Заниматься совместным самосовершенствованием супругам следует не чаще, чем раз в три недели» — надо зачитать это Лань Чжаню, пусть тоже повеселится.
А вот и Лань Чжань, кстати. Жаль, не в одиночестве. Открывшаяся дверь впустила сразу троих: Ханьгуан-цзюня в кипенно-белых одеждах, Лань Цижэня и незнакомого Вэй Усяню господина в насыщенно-синем с серебристой отделкой ханьфу и с крохотной, не длиннее ладони, метелкой на поясе.
— Вэй Ин.
Подойдя к лестнице, Лань Чжань протянул руки, и Вэй Усянь соскользнул в них с привычной охотой.
— Как здоровье Старейшины?
— Плохо, — отрезал Лань Цижэнь. Несмотря на тон, в кой-то веки он не смотрел на Вэй Усяня как на человека лично виновного во всех бедах ордена со дня его основания. — Его не держат ноги, и что-то неладное с золотым ядром. Мой племянник просил пригласить лекаря, и многоопытный Оуян Циу любезно согласился уделить тебе время.
Вэй Усянь очень внимательно посмотрел на Лань Чжаня. О лекаре они не договаривались. Лекарь был не нужен — тем более не местный, а из славившегося своими врачевателями клана Оуян, пусть первоначальной причиной его визита и значился занемогший Старейшина. Вэй Усянь хоть и утомлялся в последнее время быстрее, чем обычно, в остальном чувствовал себя не хуже, в некоторых аспектах — даже лучше, чем неделю, месяц, полгода назад. Твердая уверенность Лань Чжаня в необходимости свидания с каким-нибудь светилом медицины с набором титулов позаковыристее разумному объяснению решительно не поддавалась.
Ведь они обсуждали это буквально на днях, перед самым приездом в Гусу. Вэй Усянь дал слово: если ощутит хоть малейшее недомогание, скажет сразу, таить не будет.
— Господин Вэй, приятно познакомиться. Мой двоюродный племянник рассказывал о вас, — Оуян Циу склонился в поклоне.
Лицо Лань Чжаня казалось странным: словно бы он и сам чувствовал недовольство по поводу происходящего, словно бы желал, чтобы вышло по-иному. Неужели настолько опасался реакции Вэй Усяня и возможной ссоры?
Оуяна Циу чуть покачивало — вероятно, от утомления, припухшие глаза смотрели с усталым терпением. Вэй Усяню стало жаль беднягу, попавшего в компанию двух Ланей и одного Демона с горы Луанцзань.
— Не хотел бы доставлять лишних неудобств ученому мужу. Идти куда-то еще нет смысла: давайте присядем, и я отвечу на ваши вопросы прямо здесь.
Оуян Циу благодарно кивнул. Вэй Усянь благодарно проводил глазами фигуру Лань Цижэня, который, пробормотав слова прощания, отправился в другой конец библиотеки. Без следа благодарности в голосе или взгляде Лань Чжань сказал:
— Нужна ширма.
...Бамбуковая палочка догорела и уступила место следующей, а Оуян Циу все спрашивал. Храбрым он оказался человеком, этот лекарь, — спрашивал и спрашивал, и не бросал работу на полпути, не пытался поскорее справиться и исчезнуть, как поступил бы менее мужественный дух, став объектом неприязни Лань Чжаня.
— Позвольте пощупать пульс.
Лань Чжань, сидевший так, что Вэй Усянь правым плечом и боком чувствовал жар его тела, напрягся еще больше.
— Разумеется.
Задрав рукав, Вэй Усянь придвинулся ближе к Оуяну Циу. Прохладные пальцы коснулись запястья, пересохшие губы беззвучно отсчитывали удары.
— Состояние здоровья господина настолько хорошо, насколько это возможно при данных обстоятельствах. Я не вижу причин беспокоиться.
— Вот и я не вижу, — улыбнулся Вэй Усянь. — Однако спасибо моему мужу, что познакомил меня с таким приятным и добросовестным знатоком своего дела, как вы, лекарь Оуян. Случись какая надобность, мы обязательно пошлем за вами. Правда, Лань Чжань?
Это были последние слова, с которыми Вэй Усянь обратился к супругу, пока они оба, распрощавшись с господином Оуяном, не добрались до своих покоев.
Молчание в компании Лань Чжаня относилось к тем испытаниям характера, которые Вэй Усянь считал в своей жизни совершенно лишними и всеми способами старался избегать. Тем не менее, порой судьба оказывалась сильнее самонадеянных людских устремлений и просто-напросто не оставляла иного выхода. Возможно, человеку, пропускающему мимо ушей чужие речи, отсутствие их скажет... хоть о чем-нибудь.
— Вэй Ин. Ты голодный?
Отрицательный жест.
В спальне Вэй Усянь молча уселся читать захваченный из библиотеки трактат. Лань Чжань молча решил, что холодно, и принес жаровню. Зажег благовонную палочку. Решил, что душно, и стал проветривать. Заменил воду в кувшине на свежую. Решил, что Вэй Усяня продует, и попытался за неимением экрана или подходящей мебели загородить его собой.
Солнце отступило, и землю Облачных Глубин заполонили сумерки. Вэй Усянь зажег световой талисман и продолжил читать, закусывая оставшейся после прогулки с А-Юанем лепешкой. Холодная тоже радовала вкус.
— Оуян Циу — дурной лекарь. Я не хотел, чтобы он к тебе шел, но дядя настоял. Я приведу тебе другого, самого лучшего.
Вэй Усянь отложил книгу.
— Ты знаешь меня слишком хорошо. Разбудил мое любопытство, и теперь я буду задавать тебе вопросы, и за разговором скоро перестану сердиться. Это нечестно.
— Сильно сердиться на меня тоже нечестно. Каналы ци пятого Старейшины... — Лань Чжань запнулся, собираясь с мыслями; Вэй Усянь терпеливо ждал, — Словно бы запечатывают самое себя. Я никогда не слышал о подобной хвори.
Поднявшись, Вэй Усянь обнял сидящего Лань Чжаня со спины, зарылся носом в волосы.
— Почему Оуян Циу дурной лекарь?
— Жил тут, когда болела мама. Не помог ей.
Желание сердиться ушло, как не было. Лань Чжаня следовало отвлечь.
— Знаешь, я сегодня... ой. Забыл! Купил в Цайи веер и забыл его в библиотеке. Давай сходим, заберем? Он меня на идею навел, должно быть интересно.
— На улице прохладно, и тебе надо медитировать. Я сам принесу.
— Хорошо.
...Он лежал на земле, голой, прохладной и сухой. Клубился туман: серый, плотный, едва позволяющий разглядеть собственные руки. Где-то капала вода и лаяли собаки: первый звук раздражал, второй нервировал, но лежать следовало тихо и спокойствия не терять.
Серый туман. Серое ханьфу на плечах незнакомца. Как можно было хоть на миг подумать, будто он похож на Лань Чжаня? Даже несомненное, объективное сходство двух Нефритов Гусу всегда воспринималось Вэй Усянем как нечто умозрительное, факт, который держишь в голове, но не воспринимаешь сердцем.
Золотое ядро огромным солнцем висело над головой, просвечивало сквозь промозглую пелену. Скоро оно наберет достаточно сил, чтобы серая морось вокруг исчезла. Надо только подождать. Не вставать на ноги, не заклинать, даже талисманами пока лучше не пользоваться.
Просто перетерпеть... но как же хочется на охоту!
Закрывать глаза во время медитации не рекомендуется. Вэй Усянь и не закрыл — положил ладонь на полусомкнутые веки.
Что-то мелкое и легкое упало ему на голову, зашевелилось, попыталось ползти. Сердце забилось часто-часто. Задержав дыхание, Вэй Усянь медленно и осторожно выпутал из волос жука.
Нельзя дергаться! Он выжил на Луанцзань — ему ли бояться одну несчастную тварь? Которой не существует. Лань Чжань не увидел, значит, ничего и нет. Лань Чжань привел его в Гусу, потому что это самое безопасное место. Вэй Усянь ведь не хочет огорчать Лань Чжаня?
Жук раскрыл крылья и улетел в туман. Вэй Усянь выходил из медитации подобно ныряльщику, тяжело всплывающему на поверхность сквозь водную толщу.
Лань Чжань сидел напротив и с тревогой вглядывался в его лицо.
— Тебе трудно дышать. Неудачная медитация?
— Как давно ты вернулся?
— Только что. Не нашел твой веер. Он точно остался в библиотеке?
Вэй Усянь неопределенно пожал плечами, осторожно встал, но на первом же шаге покачнулся. Лань Чжань поддержал его за пояс, повел в постель, уложил.
— Дай воды.
Выпив полстакана, Вэй Усянь растянулся на кровати. В полузабытьи он чувствовал, как заботливые руки снимают с него одежду, влажной тряпицей стирают с тела дневной пот и укрывают одеялом, расплетают прическу, расчесывают волосы, гладят по щекам.
Какая-то мысль не давала окончательно провалиться в сон. С трудом дождавшись, когда Лань Чжань закончит собственные вечерние ритуалы и разделит с ним ложе, Вэй Усянь сказал, хоть язык у него и заплетался:
— Не хочу... чтобы ты беспокоился. Если ты просто всегда будешь держать меня за руку... этого достаточно.
Между первым и последним утверждением определенно напрашивались более подробные логические выкладки, но на их изложение сил уже не хватило. Вэй Усянь спал.
Глава 2
Лань Чжань ушел.
В этом не было ничего удивительного: Вэй Усянь чаще просыпался один, чем в обществе мужа. Вот до чего неугомонная натура у человека: досыта не корми, дай встать в пять в утра.
Вчерашняя слабость отступила; Вэй Усянь потянулся до хруста в позвоночнике, чувствуя, как не волны пока, но бойкие ручейки светлой энергии разливаются по телу. Сладко. А было бы еще слаще, окажись рядом Лань Чжань! Нащупав на тумбочке записку, Вэй Усянь, не разворачивая ее, погладил бумагу, а представил — будто пальцы того, кто выводил иероглифы.
Пальцы у Лань Чжаня очень красивые. И умелые. Даром, что с кистью, мечом и гуцинем они пока обращаются ловчее, чем с телом Вэй Усяня, но то ли еще будет! Золотое ядро — вот оно, ни на минуту не дает о себе забыть. Судьба добродетельному Ханьгуан-цзюню и злокозненному Старейшине Илина самосовершенствоваться вместе, пока день ночью не станет и небо на землю не упадет... а когда станет и упадет, они еще что-нибудь придумают.
Обидно все-таки, что Лань Чжань ушел. Порой Вэй Усяню улыбалась удача, и получалась застать его за церемонией утренних омовений и облачений. Сам он, конечно, вылезать из теплой постели и не думал. Очень это приятно: приподнявшись на локте, наблюдать за снующим туда-сюда по комнате полуодетым Лань Чжанем и рассказывать ему, какой он замечательный. В части комплиментов Вэй Усянь поневоле повторялся — совершенство оно совершенство и есть - но всякий раз старался придумать что-нибудь новенькое.
Лань Чжань с каменным лицом слушал про свою статную фигуру, белую, как жемчужная пудра, кожу (сравнение с нефритом Вэй Усянь полагал слишком банальным и недостойным своей речи), плечи, которые так хорошо обнимать, литые мышцы и волосы — предмет зависти жены императора, да и всех его наложниц в придачу. Вэй Усяню и о тех частях мужской анатомии, которые обычно не обнажают и кому попало не показывают, нашлось бы что сказать, но дело редко доходило даже до бедер — красный не только ушами, но и шеей вплоть до ключиц Лань Чжань накрывал его всем своим прекрасным, достойным быть воспетым в классических романах телом и брал, счастливого и бесстыдно хохочущего.
А ведь они уже две ночи подряд спали на этой кровати, но только что спали. Вопиющее безобразие, сегодня же надо исправить!
Вэй Усянь, наконец, развернул записку.
Попросили подменить наставника Лань Бо. Если нужен, зови немедленно. Оставляю молодежь.
Краткость речи — черта, бесспорно, похвальная, но Лань Чжань порой перегибал палку. Какую молодежь? Где ее оставили?
Отхлебнув прямо из кувшина — неудобно, но забавно, ребенком его частенько за это ругали, - Вэй Усянь сел на кровати. Помимо записки и воды, на тумбочке лежал еще нож: маленький, отлично заточенный, с изящной костяной ручкой. Лань Чжань нарезал им травы.
Наверно, вытаскивал поутру из цянькунь и забыл положить на место.
Со стороны веранды доносились осторожные голоса. Набросив халат, Вэй Усянь отправился на источник звука, и губы его раздвинулись в улыбке: перед домом сидела «оставленная» молодежь в количестве четырех юношей в белом и одного — в синем.
— Добрый день, учитель Вэй!
— Какой тебе день, утро еще, — Лань Цзинъи строго посмотрел на незнакомого Вэй Усяню адепта, поспешившего поздороваться первым, а сам поклонился. — Ханьгуан-цзюнь велел нам ждать, когда учитель Вэй проснется.
— Ханьгуан-цзюнь умеет воспитывать в людях терпение. Прямо-таки всем пятерым велел ждать?
— Вовсе нет! - фыркнул Лань Цзинъи. — Только Лань Сычжую и мне, а этих троих мы не звали, сами пришли.
— Я тут по делу вообще-то, — Оуян Цзычжэнь поднялся на веранду и вручил Вэй Усяню флакон с изображением поющей птицы — символа своего ордена. - Мой двоюродный дядя наказал передать учителю укрепляющую настойку.
— Спасибо. Я обязательно зайду к... Оуяну Циу и поблагодарю его, — имя лекаря Вэй Усянь вспомнил с трудом, но гордое выражение на лице его племянника того стоило.
Осмелев, юноши один за другим забрались на веранду. Вэй Усянь завтракал, слушая их болтовню: недурно начавшийся день обещал стать еще лучше.
— Ханьгуан-цзюнь говорил: если учитель Вэй чего-нибудь пожелает, принести или сделать обязательно.
— Вот как? Обидно было бы не воспользоваться такой возможностью, — проговорил Вэй Усянь нарочито медленно, оглядывая всех пятерых: подозрительно тихого А-Юаня, готового по первому слову куда-то нестись и вытворить что-нибудь этакое Лань Цзинъи, довольного собой Оуян Цзычжэня и чуточку робеющих в присутствии самого Старейшины Илина Лань Ксинга и Лань Гуожи. — Учителю Вэю угодно совершить прогулку в Цайи. Кто-нибудь хочет со мной?
Нечленораздельный, совсем не гусуланьский рев был ему ответом. Хотели все.
Долго искать не пришлось. Женщина с неправильным, но умным и волевым лицом снова бродила по Цайи и продавала веера. Окликнув ее, Вэй Усянь помахал рукой:
— Давно не виделись, сестрица! Нет ли у тебя еще хорошего веера для этого господина?
Едва разглядев Вэй Усяня и компанию окружавших его адептов, женщина бросилась наутек.
Едва разглядев торговку и ее товар, юноши с криком:
— Будьте осторожны, учитель Вэй! Предоставьте это нам, — кинулись в погоню.
Оправившись от первого изумления, Вэй Усянь прогулочным шагом последовал за ними. Цайи небольшой поселок, теряться особо негде. Если же его оценка характера сестрицы окажется правильной, то и идти далеко не придется.
Картина, увиденная за первым же углом, заставила поспешно спрятать смешок в ладонь. Быстро сообразив, что ее шансы убежать от молодых адептов близки к несуществующим, женщина не стала понапрасну тратить силы и теперь стояла с грозным видом, уперев руки в боки. Лица у окруживших ее юношей выражали крайнюю степень растерянности: поймать-то поймали, а дальше что?
При появлении Вэй Усяня женщина сделала было шаг к нему, но Лань Цзинъи бросился вперед и стал между ними: точь-в-точь курица загородила единственного цыпленка.
— Учитель Вэй, вам не стоит к ней приближаться! Она опасна. Мы сами справимся.
— Ну, конечно, справитесь! — медовым голосом пропела сестрица. — Пятеро заклинателей на одну торговку. Славная выйдет битва.
Юноши переглянулись; естественное для человека удовольствие от погони уступило место стыду. Бедные, счастливые, наивные дети. На своем веку им еще не удалось удостовериться, что порой один противник может нанести урон больший, чем целая армия.
— Госпожа, — заговорил А-Юань, наконец-то, Вэй Усянь уже начинал беспокоиться, — Наш наставник Лань Цижэнь распорядился, чтобы любой встретивший госпожу адепт Гусу Лань препроводил ее за пределы Цайи, как особу... — А-Юань едва заметно запнулся, припоминая точные слова Лань Цижэня, — Особу, сеющую смуту.
— Звучит серьезно, — присвистнул Вэй Усянь. — Чем же ты, сестрица, так обидела почтенного господина Ланя?
— Назвала его старым трухлем.
Юноши ужаснулись, Вэй Усянь рассмеялся.
— Пока не продам все веера, не уйду.
Будь сестрица действительно опасна, не склонный к тонким намекам Лань Цижэнь так бы и сказал. «Старый трухль» — как звучит-то! Дорого бы Вэй Усянь дал, чтобы послушать их беседу. При каких обстоятельствах они вообще встретились? Не иначе как бойкая женщина заговорила с ним на улице и, не будучи местной и в курсе тяжелого нрава Лань Цижэня, разозлила его.
— Сколько у тебя их осталось?
— Шесть.
— Я куплю все. Показывай товар.
— Учитель Вэй!
— Цыц.
Под аккомпанемент горестных юношеских причитаний Вэй Усянь рассмотрел веера: три «процветания», два «богатства» и «удачу». Рисунки чуточку аляповатые, но яркие и аккуратные, основа, на которую они нанесены, не из дорогих: долго подобная вещь не проживет, впрочем, не для того и создавалась.
В кошельке больше, чем вчера: Лань Чжань позаботился, пополнил.
Лань Чжань, приведший в орден нахлебника: ни наследников от него, ни связей, один шум и репутационные потери.
Расплатившись, Вэй Усянь повесил на локоть нанизанные на шнурок веера и отослал: А-Юаня — любезно проводить сестрицу до окраин Цайи, Оуян Цзычжэня — в трактир за провизией, остальных — на поиски удобного места, где можно перекусить и полюбоваться рекой.
Когда обед был съеден, а сытая и разморившаяся на солнце молодежь — опасно близка к тому, чтобы задремать прямо на траве, Вэй Усянь вытащил из цянькунь припрятанные ранее покупки. Лань Цзинъи подскочил, как ужаленный.
— Учитель, не лучше ли избавиться от этих предметов?
— Избавиться от чего-то — дело нехитрое, молодой господин Лань. Понять — гораздо сложнее, — Вэй Усянь взял «удачу» и постучал ею о ребро ладони. — У меня есть для вас задание. Все готовы слушать?
Приняв позы почтительного внимания, юноши глаз не сводили с Вэй Усяня, чьи губы снова тронула улыбка.
— Я не в курсе причин конфликта между многоуважаемым наставником Ланем и сестрицей, но товар, который она продает, не представляет ни малейшей опасности. Это самые обычные веера... были, когда я их купил. Теперь один из них действительно проклят. Не сильно, навредить всерьез не должен, но достаточно, чтобы вы почувствовали. Ваша задача — найти проклятый предмет, время на выполнение — пока я не допью этот кувшин. Вино славное, поэтому обещаю смаковать его и особо не торопиться. «Удача», — Вэй Усянь показал раскрытый веер, — Чистая, ее я забираю себе.
— Можно вопрос? — Оуян Цзычжэнь поднял руку. — Веера по итогам должны остаться целыми?
— Это не обязательное условие, но если получится, то плюс десять очков вашим заклинательским навыкам. Помогите-ка мне перебраться вон под то дерево и приступайте.
Устроившись под молодой сосной, Вэй Усянь окружил себя всеми возможными удобствами: маленькой подушкой, кувшином вина и доской, которую положил на колени вместо письменного стола. Иероглиф на веере был нанесен в три этапа. Вэй Усянь отложил его и углубился в собственные заметки.
Юноши совещались бурно, чем дальше, тем громче. Когда на них стали оглядываться прохожие, Вэй Усянь крикнул и попросил вести себя скромнее. Пусть не официально, но все-таки молодежь находилась под его присмотром, раз уж он повел их в Цайи.
На дне кувшина еще оставалась пара глотков, когда под сосну прошествовала делегация и сложила к ногам Вэй Усянем «богатство» со сломанными спицами и слегка обугленное «процветание».
— Вижу, что к единому выводу вы так и не пришли.
Лань Цзинъи глянул на А-Юаня и получил в ответ утвердительный кивок: ты говори.
— Мы с Лань Сычжуем считаем, что проклятый веер — «процветание».
— Очень хорошо. Почему?
— Следов темной энергии нет, но вот эта часть картины, — Лань Цзинъи указал на красную ленту, на которой висела птичья клетка, и задние прутья решетки, — Выполнена другими чернилами, более яркими. Знаний этих адептов недостаточно, чтобы сказать наверняка, но мы предполагаем, что измененный рисунок содержит в себе некий символ, потенциально способный сработать, как проклятье.
Вэнь Усянь указал на другой веер.
— А про этот что расскажете?
— Мы с Лань Ксингом думает, что проклято «богатство», — заговорил Оуян Цзычжэнь.
— И это тоже очень хорошо. Но почему?
— Одна из спиц оказалась полой внутри. Эти адепты считают: учитель заговорил воздух в бракованной детали, пока ждал нас из трактира и других мест, куда отослал с поручениями.
Вэй Усянь обернулся к Лань Гуожи. Долговязый и нескладный, юноша был в том трудном периоде, когда растущие вразнобой члены делают человека неловким и изрядно усложняют ему жизнь. В компании бойкого Оуян Цзычжэня, любящего покомандовать по мелочам Лань Цзинъи и бесспорного лидера А-Юаня Лань Гуожи заметно терялся, хоть и возвышался над сверстниками на несколько цуней.
— Учителю не понравится, если я скажу. Я, наверно, как всегда, глупость думаю.
— Как мы узнаем, глупость или нет, если ты смолчишь? Обещаю не сердиться и не смеяться. Слово Старейшины Илина!
— Давай, Лань Гуожи, говори! — подпихнул его в спину Оуян Цзычжэнь.
— Мне кажется, что... ни один веер не проклят.
Вэй Усянь жестом остановил поднявшийся шум.
— Интересная теория. Поясни.
Лань Гуожи пуще прежнего вжал голову в плечи.
— Золотое ядро учителя Вэя ведь должно вот-вот сформироваться? Значит, ему следует беречь себя. На этом этапе даже слабое проклятье способно повредить золотому ядру. Я подумал: вряд ли учитель станет попусту рисковать ради одного урока с нами...
Под изумленно-разъяренными взглядами адептов Вэй Усянь встал и захлопал в ладоши.
— Умница!
Вэй Усянь возвращался в Гусу, легонько, самую малость, опираясь на плечо А-Юаня, и выслушивал поток упреков.
— Это жульни... несправедливо! Учитель нарочно сделал ошибку в формулировке задачи, так нельзя.
— Конечно, нельзя. Нечисть и злые люди, с которыми вам предстоит сражаться, всегда будут справедливы, а духи и свидетели, которых придется опрашивать, всегда станут высказываться абсолютно точно и корректно, не солгут и не приукрасят правду, стремясь выгородить себя.
Только у самых ворот юноши вспомнили, что адептам Гусу Лань, вообще-то, приличествует сдержанность и степенность, и немного уняли болтовню.
А-Юань проводил Вэй Усяня до самого дома и не отказался зайти.
— Хочешь помочь нам с Ханьгуан-цзюнем? Почти все наши талисманы на исходе. Ему сейчас некогда, а мне, сам понимаешь, нельзя.
А-Юань с готовностью кивнул. Вэй Усянь уступил ему письменный стол, а сам устроился на полу: последнюю проверку можно сделать и там.
Иероглиф за иероглифом, медленно и придирчиво. Вэй Усянь трижды просмотрел все выкладки, но, как ни старался, не смог найти ни одного изъяна. Разумеется, это не значило, что слабых мест в работе не было. Они проявятся потом, на стадии, когда чернильные линии на бумаге превратятся в настоящие артефакты.
Пояс Змея и Повязка Птицы. Первый будет тем туже обвивать талию, чем ближе опасность на пути, выбранном хозяином. Вторая, сорванная с головы в минуту нужды, вытянется, подобно стреле, и проведет до ближайшего укрытия.
Несведущему взгляду символы на повязке и поясе покажутся сущей чепухой, случайным набором слов. Несведущая рука, попытавшаяся повторить их, получит не артефакт, а испорченные вещи. Вот первый иероглиф, состоящий из двух частей, вот следующий — из трех. Ни тот, ни другой сами по себе не имеют ни смысла, ни силы: вся мощь и воля заклинателя ушли в скрытый знак, состоящий из нижней черты первого и средней — второго: именно в такой последовательности наносил их Вэй Усянь, спасибо сестрице за идею.
Даже если кто-то догадается о принципе, возможных комбинаций черт слишком много, чтобы перебрать их все и воссоздать вложенную заклинательскую фразу. Тратить столько времени и сил — да стоит ли игра свеч? Уж лучше пойти к господину Вэю и по справедливой цене купить оригинальный артефакт.
Быть может, даже не к самому господину Вэю, а к ближайшему адепту клана Гусу Лань. Вэй Усянь обязательно подумает об этом и решит — когда перестанет находить жуков в своей постели. А теперь пора отдохнуть: теоретическая часть закончена, а испытать изобретение на практике он пока не в состоянии.
На письменном столе тем временем высилась уже целая стопка талисманов. Растянувшись на полу, Вэй Усянь любовался А-Юанем, чей вид всегда вызывал в нем чувство глубокого удовлетворения, словно от хорошо проделанной работы. Вон как над заданием старается. Кое-кто в его возрасте давно бы уже заныл, что скучно, попытался бы тем или иным способом увильнуть от базовых талисманов и найти себе дело повеселее, и этот «кое-кто» — явно не Лань Чжань.
Если А-Юань сейчас обернется, Вэй Усянь спросит, что же все-таки его тревожит. Если не обернется — все равно спросит.
А-Юань обернулся и чуточку покраснел, поняв, что уже какое-то время был объектом пристального внимания. Лениво перекатившись по полу, Вэй Усянь подполз ближе и ткнул его указательным пальцем в бок.
— Этот ученик поработал достаточно: ему следует отдохнуть. Ужас до чего ты все-таки похож на Ханьгуан-цзюня: если вас не остановить, будете трудиться на благо ближнего, пока не упадете от изнеможения... как замечательно, что у вас есть я! Проследить, чтобы два самых прилежных на свете заклинателя не погибли от переутомления во цвете лет, — вот моя настоящая миссия на этой земле.
А-Юань улыбнулся: хорошо, но недостаточно. Нарочито кряхтя, Вэй Усянь принял сидящее положение.
— Ты сегодня очень тихий. Вчера, впрочем, тоже не особо радовал мой слух разговорами. Ну-ка, признавайся. Что на душе у моего любимого адепта, гордости Гусу Лань, бальзама на сердце своих наставников?
— Учитель Вэй!
— Вот даже не пытайся. Ханьгуан-цзюнь в твои годы только и знал, что восклицать: «Вэй Усянь!» — и ты сам видишь, к чему его это привело. Рассказывай, о чем думаешь.
А-Юань понурил аккуратно причесанную голову.
— Ни о чем. Глупости всякие.
— Где-то это я уже сегодня слышал... — Вэй Усянь с притворной серьезностью потер подбородок. — Не подскажешь, от кого?
Сложив ладони, А-Юань отдал ему легкой поклон.
— Благодарю учителя за его внимательное отношение к адептам. Лань Гуожи усердно самосовершенствуется и ясно мыслит, но ему не хватает уверенности в себе. Иные соученики решат неправильно, но ответ говорят громко и четко, поэтому всегда на виду. Лань Гуожи не таков: многие наставники считают его разиней и недалеким человеком, а способности остаются в тени. Похвала учителя очень подбодрила его.
— А-Юань, А-Юань, — покачал головой Вэй Усянь и не выдержал — ущипнул его, правда, не за щеку, а за плечо. — Давно ли ты был малышом и жевал кисточку на Чэнцин? Тот ребенок вырос и пытается заговаривать мне зубы с ловкостью, достойной будущего политика!
— Вовсе нет!
— Вовсе да! Мне отправить по твою душу Ханьгуан-цзюня?
— Не надо Ханьгуан-цзюня! Мне... стыдно перед ним. И перед Цзэу-цзюнем тоже. Перед всеми наставниками стыдно.
Вэй Усянь так удивился, что на миг забыл о шутках. Спрятав раскрасневшееся лицо в ладонях, А-Юань еле слышно продолжал:
— Они так заботились обо мне. Все для меня сделали, что только можно. Этот адепт неблагодарный, он не может теперь забыть... — А-Юань тяжело перевел дыхание и договорил с угрюмой окончательностью. — Моя фамилия — Вэнь. То, что написано в военных хрониках — про меня, про мою семью и предков. Они совершили много дурных поступков и опозорили себя, а я...
Казалось, он вот-вот зарыдает; у Вэй Усяня сердце болело на это смотреть.
— Если я сделаю вид, будто ничего не знаю, и заживу, как раньше, то стану отступником. Как те трусы, которые меняют фамилию и скрываются, чтобы избежать наказания за преступления своего клана. Я не желаю так поступать. И пусть я окажусь последним Вэнем — кроме дяди, конечно, — но я хочу, чтобы люди помнили: не все из моего клана были пропащими, псами без капли достоинства и добродетели. Правдивая история, которую расскажут и выслушают — разве это так много? Учитель Вэй, вы... не сердитесь на меня?
Последние слова были сказаны в плечо потянувшегося с объятьем Вэй Усяня.
— Конечно, нет. Если мне на кого сердиться, так это на себя: не вернись Старейшина Илина в теле молодого господина Мо, тебе, скорее всего, не пришлось бы сейчас мучиться.
Вздрогнув, А-Юань заглянул Вэй Усяню в лицо.
— Не говорите больше так. Никогда.
Вэй Усянь хотел было отшутиться, но сказал лишь:
— Хорошо. А ты не делай ничего безрассудного и не спеши принимать серьезные решения. Поговори сначала с дядей и Ханьгуан-цзюнем — ну, со мной тоже, конечно, можно, если более подходящих вариантов поблизости нет. Тебе сейчас хочется немедленно куда-то бежать и что-то делать, это естественно. Таков твой возраст: юности свойственно возводить города и низвергать императоров. И все же прошу тебя: не спеши, перетерпи. Боль и чувство, что знакомый мир рухнул, — плохие советчики.
В густеющих сумерках они сидели плечом к плечу, и А-Юань первым нарушил долгое молчание.
— Я не жалею о том, что узнал. Сокрытая правда подобна незалеченной ране: рано или поздно превратится в гниль и начнет издавать зловоние.
— Звучит очень по-гусуланьски. Сам придумал или процитировал кого?
— Не помню... — А-Юань снова покраснел, на сей раз с досадой на себя: как это он, первый ученик, — и не помнит? Отсмеявшись, Вэй Усянь услышал кое-что, заставившее его навострить уши. Совсем скоро его надежды подтвердились: за знакомыми шагами Лань Чжаня в дверях показался сам Лань Чжань. При виде Вэй Усяня и А-Юаня уголки его губ дрогнули, а серьезное лицо смягчилось.
— По дороге мне встретились Лань Цзинъи и Оуян Цзычжэнь.
— Сильно жаловались на мое коварство?
— Мгм. Из их рассказа мне отрадно было понять, что твое самочувствие удовлетворительно.
— Мое самочувствие более чем недурно и готово отправиться с тобой, куда договаривались.
Идти с ними А-Юань отказался, сославшись на необходимость закончить талисманы. Похвалив его за прилежание, Лань Чжань взял Вэй Усяня за руку и повел в место, куда по правилам приличия следовало наведаться еще в день приезда: Храм Предков. По пути Вэй Усянь спросил:
— А-Юань в последнее время несколько задумчив, ты заметил?
— В наш предыдущий визит в Облачные Глубины он спрашивал меня, по каким канонам создаются исторические книги и хроники. Мне кажется, он хочет написать о Цишань Вэнь. Я указал ему несколько источников, которые можно взять за образец.
Вэй Усянь удовлетворенно кивнул и отложил на время эту тему.
Храм Предков ордена Гусу Лань оказался изысканно украшен и отделан: все удобства и роскошь, которой неприлично было хвастаться живым, Лани отдали на откуп своим мертвецам.
Каково это: знать имена прадедов и прабабок до самого первого, основавшего орден колена? Вэй Усянь пытался представить и не мог, а не сумев — оставил попытки. Каждому свое. Вот только... неужели их с Лань Чжанем тоже когда-нибудь здесь похоронят?
Зал все тянулся и тянулся. Храм в Юньмене был спроектировал по-другому: из
небольшого коридора вели несколько дверей, правая скрывала за собой комнату, хранившую таблички трех последних поколений Цзянов. В Облачных Глубинах же здание представляло собой одно длинное, скупо освещенное помещение без единого окна. Чтобы добраться до покойного главы ордена, следовало пройти мимо всех его предшественников, начиная с Лань Ана. Скоро Вэй Усянь понял, почему Лань Чжань не спешил наведаться в Храм, пока не удостоверился в хорошем самочувствии супруга: каждой табличке полагалось кланяться. А ведь им еще назад потом идти! К тому времени, как они добрались до цели, Вэй Усянь был рад-радешенек бухнуться... то есть, грациозно опуститься на колени и незаметно погладить занывшую поясницу.
Убранный свежими белыми цветами алтарь радовал взор. Вслед за Лань Чжанем Вэй Усянь зажег и поставил благовонную палочку для господина Ланя, на табличке которого блестела светлой краской длинная стандартная фраза: благородный муж, всю жизнь положивший... Учитывая, что большую часть лет, проведенных в качестве главы, покойный потратил на покаяние и медитацию, надпись выглядела дурной шуткой. На месте Лань Цижэня Вэй Усянь бы, пожалуй, обиделся.
С другой половиной алтаря дело обстояло еще интереснее. Неудивительно, что Лань Чжань смотрел столь хмуро: на кусочке дерева было выведено лишь «Госпожа Лань». Совсем не та табличка, которую любовно сделал своими руками и оставил дяде Лань Чжань, когда они в последний раз гостили в Гусу.
Жестом указав на удивившую его подмену, Вэй Усянь вопросительно кашлянул. Лань Чжань в ответ покачал головой: не сейчас — и вручил ему благовонную палочку.
Ароматный дым стелился под потолком. Лань Чжань смотрел на алтарь, Вэй Усянь смотрел на Лань Чжаня, и слова молитвы не шли ему на ум, а палочки все горели и горели, словно ленивые слуги, не имевшие никакого почтения к господским заботам.
— Вэй Ин.
Постучав пальцами ему по плечу, Лань Чжань поднялся на ноги и кивнул в сторону небольшой двери справа, ведущей, вероятно, в подсобное помещение. Они вошли.
Стены до потолка были увешены полками, на которых стояли узкие похоронные ящики с подписями. Найдя необходимый, Лань Чжань поставил его на стол и открыл. Внутри лежали предыдущие таблички его матери числом...
— Одна лишняя, — посторонний человек едва ли посчитал бы тон Лань Чжаня отличным от обычного, но Вэй Усянь ясно расслышал в нем изумление, которое от всей души разделял.
Удивительное дело! С тех пор, как госпожа отправилась на встречу с предками, похоронные таблички в Храме меняли трижды: когда Лань Чжаню было шестнадцать, двадцать шесть и тридцать шесть лет. Однако дощечек в ее ящике насчитывалось целых пять. Вэй Усянь взял в руки ту самую, над которой на его глазах несколько вечеров усердно работал Лань Чжань.
— Почему она здесь, а не на алтаре?
— Дядя сказал: прислужник уронил ее во время церемонии. Дурная примета. Пришлось заменить.
Цзэу-цзюнь, однако, утверждал, что событие прошло идеально, без малейшего происшествия. Не захотел огорчать брата? Как мог, предупредил ссору между племянником и дядей, которого, быть может, возмутили изменения, внесенные в привычную надпись? «Шэнь Лу, возлюбленная супруга главы ордена, мать Лань Сичэня и Лань Ванцзи» в последней редакции Лань Чжаня превратилось в «Шэнь Лу, мать Лань Сичэня и Лань Ванцзи, супруга главы ордена».
Вэй Усянь спрятал табличку в карман.
— Ты ведь все равно будешь делать еще одну? Значит, понадобится образец.
— Можно устроить маленькую семейную церемонию, — отозвался Лань Чжань и осторожно тронул кончиками пальцев то, что было лишним. — Я не знаю, откуда она здесь. Это неправильно.
Как и на табличке, стоявшей в тот момент на алтаре, на предмете, ставшем причиной недоумения Лань Чжаня, значилось «Госпожа Лань» — и больше ничего.
— Она не могла попасть сюда случайно? Допустим, прислужник, когда сортировал и убирал старые таблички, промахнулся или перепутал ящики.
— Нет. Посмотри, как обработано дерево. И краска свежая. Наносили совсем недавно.
Закусивший губу Вэй Усянь на миг почувствовал себя на месте Цзэу-цзюня. Наверняка Лань Цижэнь заранее решил, что надпись Лань Чжаня не отражает должной почтительности по отношению к покойному главе ордена и подготовил на замену собственный вариант. Если первый результат трудов рук своих его чем-то не устроил, то привычка делать все, как положено, потребовала положить забракованную дощечку в соответствующий похоронный ящик. Вот только обсуждать данную версию с Лань Чжанем значило настраивать его против дяди, чего Вэй Усяню вовсе не хотелось.
— Уверен, что со временем найдется разумное объяснение. Похоронная табличка, все-таки, не сокровища ордена. Кстати о сокровищах: пойдем спасать А-Юаня? Он всю бумагу в окрестностях изведет на талисманы и сам изведется, если его не остановить.
На обратном пути Вэй Усянь со вздохом приготовился было кланяться, но Лань Чжань остановил его.
— Я сам.
Так и шли: Лань Чжань, отбивавший сразу два поклона, за себя и за супруга, и Вэй Усянь, не знавший, что ему делать: заплакать от умиления или разулыбаться, как самый везучий на свете возвращенец из мертвых, которым, он, собственно, и являлся.
В дозревшем до ночи вечернем сумраке белые одеяния А-Юаня светились, подобно огню маяка, подсказывающему дорогу заплутавшим путникам.
— Ханьгуан-цзюнь! Учитель Вэй! Я сидел в комнате и услышал странные звуки. Мне кажется, рядом с домом кто-то был.
— Человек?
— Не знаю... нет. Я увидел только тень, и она больше походила на животное.
Засветив талисманы, они обшарили ближайшие кусты сначала втроем, потом вдвоем: потревоженный предположением Вэй Усяня, что неведомым вторженцем может оказаться лиса, Лань Чжань отослал А-Юаня проведать кроликов. Тот вернулся быстро и доложил о полной безопасности пушистого дома: ни один враг не пройдет!
— Ступай спать, А-Юань, — притомившийся долгим днем и обыском парка Вэй Усянь сам был близок к тому, чтобы зевнуть и тем самым испортить себе репутацию полуночника. — Если бы в Облачные Глубины проник кто-то достаточно опасный, вроде тигра, нам бы уже давно стало не до праздных разговоров. А раз это не тигр, то и переживать нечего!
— Вэй Ин прав: пора на отдых, — сказал Лань Чжань. — Я просмотрел твои талисманы: они точно выверены и прекрасно начертаны. Спасибо, что сделал их для нас.
А-Юань распрощался и ушел. Проводив его фигуру взглядом, Вэй Усянь и Лань Чжань еще долго стояли у подножья ступеней веранды, потом переглянулись, улыбнулись друг другу и укрылись в доме.
— Ты ужинал?
— Да, но могу еще раз. Что у тебя там?
Лань Чжань вытащил из сумки локву.
— И это все? — притворно взвыл Вэй Усянь. — Изверг. Ты решил заморить меня голодом?
На лице Лань Чжаня появилось выражение — смесь напряжения и легкой беспомощности, обычное для тех случаев, когда он не был до конца уверен, шутит Вэй Усянь или нет.
— Кухни уже закрыты, но я могу слетать в Цайи или...
Вэй Усянь легонько стукнул его указательным пальцем по лбу.
— Давай локву сюда и не говори ерунды.
Вэй Усянь сидел на полу и чувствовал радость жизни сразу по трем причинам. Во-первых, из окна задул ветерок — легкий и прохладный, приятным намеком на щекотку охаживающий кожу. Во-вторых, локва славно хрустела на зубах. В-третьих, Лань Чжань стоял в двух шагах и подновлял охранные талисманы над дверью, и вид, открывшийся Вэй Усяню с его места, радовал глаз и вызывал прилив абсолютно нелогичной, незаслуженной гордости собой: согласился же этот господин стать ему мужем!
— Хорошая была локва, — подойдя к Лань Чжаню со спины, Вэй Усянь неторопливо, с чувством, огладил его: плечи, руки, бока. — Если ты и впредь станешь приносить мне такие вкусные фрукты, я, так уж и быть, передумаю умирать с голоду.
— Вэй Ин!
— Что? А-Юань сегодня тоже заладил: учитель Вэй да учитель Вэй. Я ему сказал: посмотри на Ханьгуан-цзюня и старайся не повторять его ошибок. Он в твоем возрасте... — отбросив всякий стыд — будто он чего-то должен был смущаться при закрытых дверях с собственным мужем, вот еще глупости! — Вэй Усянь с превеликим удовольствием терся об Лань Чжаня всем телом, — Он в твоем возрасте себя не жалел, так пытался воспитать из меня приличного человека — и каков результат? Полный провал, полнее просто некуда.
Застывший, как стройное дерево в тихую погоду, Лань Чжань ни словом, ни жестом не реагировал, когда Вэй Усянь развязал и беспечно отбросил в сторону его пояс, бровью не повел, когда бессовестные супружеские руки, прилежно и во всех местах потрогав бока и живот, залезли под верхние одежды.
— Геге, почему ты вроде одеваешься как все люди, а мне постоянно кажется...
Вэй Усянь не договорил: как только он, героически справившись с поясом, верхним ханьфу, нижним ханьфу и бельем, смог, наконец, добраться до обнаженной кожи, Лань Чжань сомкнул хватку на его запястьях. Аккуратно и не так сильно, чтобы Вэй Усянь при желании не смог освободиться, но достаточно, чтобы заявить о своих намерениях.
— Хей! Отпусти.
— Нет.
В последнее время запах сандала от прически и одежды Лань Чжаня словно бы стал сильнее. Вэй Усянь не без основания подозревал здесь связь с его собственным признанием, где он сравнивал любимое благовоние супруга с валерианой, а себя — с котом. Это, да появившаяся недавно привычка расчесывать волосы подолгу и непременно на глазах у Вэй Усяня — вот и все проявления кокетства, на которых Лань Чжаня можно было поймать. Учитывая, о ком шла речь, цифра ровно на два превышала ту, что пришла бы в голову разумному человеку.
— А если я тебя приласкаю, тогда отпустишь? Обещаю не отлынивать и хорошенько постараться над тобой.
— Мгм.
Будучи господином, всегда по мере сил стремящимся выполнять взятые на себя обязательства, Вэй Усянь приласкал его — ртом, и языком, и губами, и постарался — пока не заболели колени.
— Вот видишь, Лань Чжань. Я все сделал, о чем говорил. Теперь отпустишь меня?
— Нет.
— Нет, нет, нет, — шептал ему Лань Чжань, стаскивая с обоих остатки одежд, и позже, уже соединившись с супругом самым интимным из возможных образом, и еще позже, когда акт совместного самосовершенствования достиг пика, и никогда в жизни Вэй Усянь так не радовался, раз за разом получая столь категорический отказ.
...Он очнулся ото сна в привычное уже время суток — глухой ночью. С вечера погода успела испортиться: ни лунный, ни звездный свет не мешал тьме владеть комнатой. Зацелованный, залюбленный, испитый досуха: после пары дней воздержания Лань Чжань оголодал и не удовлетворился всего одним соитием, — Вэй Усянь открыл, закрыл, снова открыл и снова закрыл глаза и не увидел ни малейшей разницы.
Кто-то касался его левой ладони.
Лань Чжань лежал справа.
@темы: Свой пейринг, mini OTP wars, Лань Ванцзи/Вэй Усянь, Текст
-
-
02.05.2020 в 18:09-
-
02.05.2020 в 23:08И отдельное спасибо за то, что это макси! Вы прекрасны!