Название: Второй дом
Автор: Yunmeng Jiang
Бета: Yunmeng Jiang
Размер: мини, ~3200 слов
Пейринг/Персонажи: Цзян Чэн, Цзинь Лин
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: Цзян Чэн не сразу осознал, что жизнь, отняв всех дорогих ему людей, поменяется безвозвратно, а единственным, что будет напоминать ему о семье, станет крошечный ребенок, от крика которого норовила слететь крыша павильона.
Примечание/Предупреждения: преканон, пропущенная сцена
Горе было глубоким, как морская пучина, тяжелым, как исполинская гора. Тогда Цзян Чэн не сразу осознал, что жизнь, отняв всех дорогих ему людей, поменяется безвозвратно и бесповоротно, а единственным, что будет напоминать ему о семье, станет крошечный ребенок, от крика которого норовила слететь крыша павильона.
Душу острыми предательскими клинками разрывало в клочья от боли.
Несколько дней он опасался увидеть ребенка, опасался увидеть в его глазах отражение Яньли.
Цзян Чэн видел его всего несколько раз и держал — один, когда сестра мягко положила хрупкую ладонь ему на плечо и сказала «не бойся, А-Чэн».
Он чувствовал себя совершенно беззащитным, когда няньки в Ланьлине предложили ему подержать Цзинь Лина. Он несуразно дергал маленькими ногами и руками, путаясь в тканых золотом пеленках. Раньше одно только слово «дети» пугало Цзян Чэна, и он совсем не понимал Вэй Усяня, когда тот нянчился с отпрыском Вэней.
Сейчас же Цзян Чэн испытывал противоречивые чувства.
Чем дольше он не решался и боялся, тем сильнее кривил лицо. Няньки от этого пугались лишь сильнее. Та, что держала А-Лина, на мгновение замешкалась. Заметив ее выражение лица, Цзян Чэн лишь рассердился. Что же, она подумала, что он не управится с собственным племянником?! Поэтому он скомандовал:
— Дай!
Младенец, до этого внимательно наблюдающий за ним, неожиданно разревелся, тотчас подняв всех на уши.
Няньки засуетились, принявшись сюсюкать над кричащим Цзинь Лином. Цзян Чэн, тем временем, словно превратился в каменную статую, совершенно не зная, куда себя деть.
Душа его пребывала в настоящем смятении. Яньли бы моментально управилась с ребенком: став матерью, она почти не отходила от него, а от посторонней помощи и вовсе отказалась, как ни уговаривала ее госпожа Цзинь. Цзинь Цзысюань тогда встал на сторону Яньли, тем самым поднявшись в глазах Цзян Чэна еще на несколько пунктов.
Тем временем Цзинь Лин колотил Цзян Чэна по руке — удары его ладони ощущались не сильнее, чем от кошачьей лапы, — а затем он схватился за его палец и замолк, нащупав Цзыдянь.
Вместе с ним разом затихли и няньки, настороженно глядя, как маленькие пальцы трогают и исследуют оружие, способное одним взмахом уничтожить дюжину людей.
Нянька все же нерешительно передала Цзян Чэну в руки Цзинь Лина. Тот больше не подал и звука, увлеченный новой игрушкой.
Цзян Чэн задумчиво смотрел на А-Лина, видя в нем и Яньли, и Цзинь Цзысюаня, алую парчу свадебного наряда, а затем алую кровь на своих руках. Непрожитые жизни и незаслуженное одиночество.
Гнев был настолько темным, что Цзян Чэн и мысленно не мог произнести имени Вэй Усяня.
А-Лин, Цзыдянь никогда не ранит тебя, подумал тогда Цзян Чэн, он защитит, даже если мне самому это будет стоить жизни.
Он стиснул зубы и сглотнул тяжелый ком, подступивший к горлу.
***
— Глава Цзян! Молодой господин Цзинь попортил два мешка риса!
Адепт в дверях едва ли не плакал. За последние три дня, что Цзинь Лин провел в Пристани, на него жаловались уже в шестой раз.
Цзян Чэн не изменился в лице, лишь старательнее растер тушь, чтобы подписать одну из тяжб.
После праздника весеннего солнцестояния он впервые увез Цзинь Лина в Юньмэн на полгода. Весной и летом эти земли были особенно хороши, они дышали ароматами трав и магнолий, а летом наступала пора главной гордости — лотосов, и напоенный ими воздух укрывал всю резиденцию.
Цзинь Лин тоже должен был увидеть Юньмэн. Должен увидеть орден, который воспитал его мать, орден, который тоже должен стать частью его, и Цзян Чэн приложит к этому все силы.
Цзинь Лин принадлежал фамилии Цзинь, но все нутро Цзян Чэна противилось этому, и его мало трогали шепотки, бежавшие волнами по всем павильонам Башни Золотого Карпа, что глава Цзян к ним зачастил, пугает нянек и не дает спокойно жить женской половине.
Цзинь Гуанъяо неожиданно легко согласился, лишь взглянув на лицо Цзян Чэна, и когда Цзинь Лину пошел пятый год, он отправился в свое первое долгое приключение.
Проревев первую ночь, он шустро освоился на новом месте и теперь стал головной болью для адептов ордена, что занимались хозяйством.
— Глава Цзян! Молодой господин Цзинь влез на склад с оружием!
И снова. И снова.
Цзян Чэн слушал, и слушал, и слушал. Наконец, не выдержав, он поднялся из-за стола с лицом темнее грозовой тучи. Кольцо на пальце вспыхнуло ледяной молнией, а адепт, принесший дурные вести, попятился назад.
— Господин, — слабым голосом заговорил адепт. — Но все же, не будьте с ним очень строги…
Он не понаслышке знал, что бывает, когда Цзян Чэн выходил из себя.
— Молчи, — отрезал Цзян Чэн. — Я разберусь без тебя.
Мелкий паршивец!
Потребовалось не меньше получаса, чтобы отыскать нарушителя. Цзинь Лин нашелся в одной из складских построек на краю резиденции, там, где лежали тренировочные мечи, где тот с деловитым видом перебирал вещицы.
Только дверь с громким стуком отодвинулась, как Цзинь Лин замер и развернулся, подняв клуб пыли и что-то спрятав за спиной. Широким шагом Цзян Чэн подошел к нему, а Цзинь Лин тут же зажмурился, ожидая мгновенного наказания, но в следующий миг Цзян Чэн присел перед ним, обхватил лицо ладонями и стал осматривать, вертя его голову из стороны в сторону — цел ли этот паршивец. В руке у Цзинь Лина был деревянный меч.
— Отдай! — крикнул он, когда Цзян Чэн отбросил меч в сторону и развернул фарфоровые ладони вверх, придирчиво их оглядывая.
Цзинь Лин стоял и обиженно пыхтел, но не дергался.
Убедившись, что тот в полном порядке, Цзян Чэн поднялся и сложил руки на груди:
— Я привез тебя сюда не для того, чтобы ты чинил беспорядки!
Цзинь Лин же, поняв, что наказание ему не грозит, надулся и на манер Цзян Чэна тоже сложил руки на груди. Выглядел он до того смешно, что Цзян Чэн едва не прыснул, но сдержался.
— А ты все время занят! — Цзинь Лин выглядел так, словно считал, что имел полное право распоряжаться временем дяди, а тот взял да нарушил слово.
Цзян Чэн хмыкнул и некоторое время колебался, а затем подхватил Цзинь Лина на руки и молча понес с собой. Цзинь Лин мгновенно забыл все обиды и, сидя на плече и окидывая взглядом округу, только и спрашивал, куда они идут.
Кабинет Цзян Чэна тоже оказался неисследованным полем, полным открытий, и поводом для бесчисленных вопросов. Цзян Чэн стоически терпел, но от того, что Цзинь Лин крутился где-то в поле зрения, на душе было спокойнее. Однако строгая обстановка, гора свитков и книг быстро наскучили Цзинь Лину, о чем тот и заявил.
— Сам напросился сюда прийти, — Цзян Чэн потер уставшие глаза.
Он проверял счетные книги ордена лично — так можно было сохранить контроль, даже если доверяешь своим людям. И это стоит бессонных ночей, если платой будет процветание ордена.
Цзинь Лин в этот момент внимательно посмотрел на него, а затем фыркнул и больше не подал и звука. Лишь когда последние лучи солнца исчезли из резных окон, а на столе уже загорелась свеча, Цзян Чэн вдруг почувствовал, как к его боку прижалось что-то теплое.
Рука с кистью так и замерла в воздухе, а Цзян Чэн медленно повернул голову.
Цзинь Лин заснул, обнимаясь с военным трактатом. Пламя свечи плясало, отражаясь от золотых одежд, и отбрасывало теплый свет на безмятежное лицо.
От свежего дуновения ветра на улице зашелестела молодая листва, а Цзинь Лин съежился, подобрав под себя ноги.
За окном уже стрекотали ночные насекомые, вдали слышался плеск воды и стук лодок о причал. Цзян Чэн поймал себя на том, что уже давно не замечал таких мелочей. В них были спокойствие, размеренность, сама жизнь.
Некоторое время он вслушивался в эти звуки, а затем погасил свечу.
Так Цзинь Лин протоптал дорогу в кабинет и личные покои, поэтому если он беспокойно спал или тому снились кошмары, наутро Цзян Чэн нередко обнаруживал в своей постели раскинувшегося рядом племянника. Расчесывая гребнем и собирая еще короткие волосы в хвост, Цзян Чэн отчитывал его, что мужчина не должен ничего бояться, тем более, что покои Цзинь Лина опечатывали сильные оградительные заклинания. Но он продолжал приходить к Цзян Чэну, а тот только и ограничивался угрозами.
***
Цзинь Лин всюду таскал с собой отцовский меч, несмотря на то, что тот был длиной почти с него самого. Он наотрез отказывался с ним расстаться, а Цзян Чэн, глядя на слезы в его глазах, невольно опускал руки. Лишь спустя некоторое время сквозь крики с ним удалось договориться не портить ножны отцовского меча и отложить его до того момента, как Цзинь Лин подрастет, а для начала стоит научиться ухаживать за оружием и держать его в подобающем виде.
И уж тогда Цзинь Лин вовсю старался вырасти — съедал все завтраки, обеды и ужины, а в полдень каждого дня влетал к Цзян Чэну в кабинет с вопросом, вырос ли он.
— Если только чуть-чуть, — честно отвечал Цзян Чэн, — еще рано.
— А потом я стану выше тебя?
Цзян Чэн усмехнулся.
— Ну попробуй.
***
— Держи ухо востро, не годится!
Едва Цзян Чэн сказал это, как полы одежд взметнулись, и адепт упал навзничь — последний удар тренировочного меча отбросил его на пыльную землю.
Мягкое утреннее солнце поднималось все выше, становилось жгучим и давило на затылок.
Цзинь Лин все это время крутился под ногами, глаза его горели, и он ни на минуту не выпускал из вида тренирующихся адептов. Заметив его интерес, Цзян Чэн сам спустился на площадку, что в последнее время было редкостью.
Пока Цзян Чэн бросался с руганью на адептов, Цзинь Лин, с интересом наблюдая, как ругается Цзян Чэн, безбоязненно висел на его руке.
Когда Цзян Чэн отвернулся, демонстрируя выпад — адепты за ним повторили в едином порыве, словно были копиями друг друга. Боковым зрением он уловил движение и моргнул, не сразу осознав, что происходит. Пока он не видел, Цзинь Лин схватил ветку и попытался повторить движения Цзян Чэна, сделав при этом свирепое лицо. Когда же тот повернулся, с Цзинь Лина мгновенно сошла та гримаса, а сам он встал как штык, спрятав ветку за спину, как уже сделал однажды.
Сердце Цзян Чэна вдруг сжалось, но он ничего не сказал.
То, что он становился примером для подражантя — не для ордена, а для родного человека, — приводило его в смятение. И чем сильнее он это чувствовал, тем строже пытался воспитывать Цзинь Лина, вкладывая в него все, что знал и умел сам.
***
Цзинь Лин до последнего не решался шагнуть с причала в лодку. Он делал вид, что отвлекся на что-то ещё или что забыл в комнате свои игрушки. Он убежал и еще долго не возвращался, снова заставив Цзян Чэна его искать.
Этот ребенок был совершенно невыносим! В пылу ссор Цзинь Лин ревел таким звонким плачем, что слышно было на всю округу, прыгал в лодку и грозился уехать домой, а не успевали прогореть две палочки благовоний, как он уже стоял у Цзян Чэна под дверью, всхлипывая и шмыгая порозовевшим носом. А теперь, когда пришло время отправляться домой, куда он так стремился попасть, Цзинь Лин пропал.
Нашелся он не на складе и не у пруда, а в своей комнате. Там он сидел, обхватив колени и, сердито сдвинув брови, смотрел прямо перед собой.
— А-Лин, — Цзян Чэн всегда говорил с ним, как со взрослым. — Тебя уже все ждут.
— Ну и подождут еще, — фыркнул Цзинь Лин в ответ.
Цзян Чэн приподнял бровь.
— Что стряслось? Тебя кто-то обидел?
Это было маловероятно, ведь местные дети его сторонились.
— Нет.
— И что тогда?
Каждый новый вопрос все больше загонял Цзинь Лина в угол. Он сжал губы в тонкую полоску и отвернулся.
— А-Лин, посмотри на меня.
Неясная тревога царапнула в груди.
— Не хочу, — сказал Цзинь Лин тише.
— А-Лин.
Тогда Цзинь Лин повернулся, сердито вперившись взглядом в Цзян Чэна. Глаза его были красными, а нижняя губа дрожала.
— Не хочу... — глухо сказал Цзинь Лин, — уезжать.
От его слов вдруг заныло в груди. Цзян Чэн выдохнул, не найдя подходящего ответа.
Злые и больные фразы срывались с его языка легко и резали как лезвия, но сейчас Цзян Чэн совершенно ничего не мог сказать.
Он полез в складки рукава и выудил оттуда маленький серебряный колокольчик, такой же, как носил он сам. Он собирался повязать его на пояс Цзинь Лину еще на причале.
Тонкой работы серебро переливалось на свету, показывая искусно выкованный лотос о девяти лепестках. К колокольчику была привязана шелковая пурпурная кисточка. Цзинь Лин, узнав артефакт, уставился сначала на него, а затем на Цзян Чэна. Помимо сердитости и слез в его взгляде теперь угадывался интерес, который Цзинь Лин старательно и безуспешно пытался скрыть.
— Это символ того, что у тебя есть еще один дом. И даже там, — сказал Цзян Чэн, кивнув на север, в направлении Ланьлина, — он будет защищать тебя.
Когда настанет время, Цзинь Лин полностью поймет его значение.
— И моя комната всегда будет моей?
— Куда же она денется?
— И когда вырасту, смогу приезжать, когда захочу?
Цзян Чэн некоторое время молчал, вспоминая слова другого человека, который говорил, что будет возвращаться в Пристань, когда захочет.
Цзян Чэн потянулся и вытер порозовевший нос Цзинь Лина рукавом.
— В любое время. Всегда.
Колокольчик повис на его поясе, пурпурная кисточка легла на золотые одежды, а Цзинь Лин заметно воспрял духом.
— И только попробуй его потерять, — сказал Цзян Чэн.
— Какой же ты противный!
Тогда Цзинь Лин впервые так его назвал, а Цзян Чэн даже не подозревал, что в будущем еще и не такое услышит в свой адрес.
***
Когда Цзинь Лину исполнилось шесть, в Юньмэне он сел на скамью с остальными детьми. Ему были даны учителя по наукам, изящным искусствам и военному делу — те же, что муштровали адептов Пристани.
Каждые полгода проносились для Цзян Чэна в мгновение ока. Только недавно Цзинь Лин был сопливым и плаксивым ребенком, но вот он уже вытянулся, научился худо-бедно фехтовать, плавал не хуже любого адепта Юньмэн Цзян и умело ловил речных гулей. Вместе с ростом его умений росло и его упрямство, а нрав становился невыносимым.
— Еще раз! — требовал он на плацу, принимая боевую стойку для нападения.
Этих «еще раз» было не счесть.
В рукопашном бою драться с ним было, что отмахиваться от мухи, но глядя на огонь в глазах и ослиное упрямство, Цзян Чэн не мог отказать.
Они тренировались ранним утром или поздним вечером, когда на тренировочном плацу не было других адептов. Цзинь Лин нападал, сверкая золотой искрой, пытался найти хоть одно уязвимое место у Цзян Чэна и не находил, и казалось, что он одновременно расстроен и рад.
Цзинь Лин успокаивался, лишь когда с десяток раз оказывался на лопатках. Он дышал быстро, потный и вымотанный, и грозился ответить, как следует. Он старался скорее развить свое золотое ядро, и в рвении этом была и злость, поселившаяся в нем после того, как он узнал правду о гибели родителей. Его старательность на грани отчаяния напоминала Цзян Чэну о нем самом.
Его лицо менялось, он все больше становился похожим на отца, но неуловимая мягкость в чертах досталась ему от матери.
Тогда же Цзян Чэн решил, что стоит взять его с собой на охоту в местных предгорьях. Серьезных тварей там не водилось, для первой охоты должно было быть безопасно.
Цзян Чэн старался не упускать Цзинь Лина из виду. Тот подошел к делу с большим воодушевлением, едва ли не бросаясь на каждый услышанный шорох, и пару раз едва не упал с лошади.
— Цзинь Лин, я сказал тебе никуда не лезть, пока я не скажу, — Цзян Чэн натянул поводья, и вороной конь под ним остановился, переступив с ноги на ногу.
Лошадей они оставили на краю леса и шагнули под густые кроны деревьев.
По правде говоря, в этот раз Цзян Чэн не собирался давать ему драться, решив, что еще рано. Цзинь Лин едва сформировал золотое ядро, и его ци еще нестабильна, но он вовсю рвался в бой, поминая Вэнь Нина и Вэй Усяня, грозясь стать настолько сильным, чтобы больше ни один темный заклинатель не смог существовать на этой земле.
Их окружала глухая тишина, дороги было не разобрать, но Цзян Чэн с детства знал эти места как свои пять пальцев — здесь они охотились на тварей, днем же Вэй Усянь таскал отсюда фазанов.
— И что сегодня, — отодвигая ветвь, — с тем темным заклинателем? — спросил Цзинь Лин недоверчивым тоном, и вместе с тем — с любопытством.
Сегодня он действительно застал картину, когда Цзян Чэн притащил в Пристань одного. Ему еще не было и двадцати, а он уже нес чушь о том, что поднимет армию мертвецов и убьет не три тысячи заклинателей, а десять.
Каждое слово заставляло Цзыдянь трещать на пальце все сильнее, пока кнут со свистом не взметнулся под потолок.
— Ничего.
— Отпустил его?
— Нет, — коротко ответил Цзян Чэн. Говорить здесь больше было не о чем.
— А… — Цзинь Лин осмотрелся кругом, отвлекшись на шорох.
Затем пространство вдруг затопила непривычная тишина, и Цзян Чэн прислушался. Даже заклинатель средней руки должен хорошо ощущать потоки энергии вокруг себя.
Ясно.
— Молчи и не лезь, — сказал он и, обойдя Цзинь Лина, положил ладонь на рукоять меча.
Судя по звуку рядом, Цзинь Лин последовал его примеру, а вскоре заорал истошным воплем, потому что справа на него вылетела, обнажив гнилые зубы, тварь, похожая на человека.
Цзян Чэн, выругавшись сквозь зубы, среагировал быстрее: Саньду вылетел из ножен, и после одного скользящего движения безобразная голова упала к ногам Цзинь Лина. Тот словно усилием воли остался на месте, из чувства гордости и упрямства поборов желание отступить назад. Вместо этого он брезгливо морщил нос.
— Ну и кто тебя так учил?! — прикрикнул Цзян Чэн, хотя лишь хотел предостеречь, чтобы Цзинь Лин был осторожнее.
Тот, на самом деле, так близко увидел тварь впервые. Наивно было ожидать, что он сразу с ней справится.
Цзян Чэн поднял руку вверх, и Цзыдянь с ярким пурпурным всполохом развернулся в кнут.
Он шел впереди, а взмахи кнута не давали тварям подобраться ближе, после свиста разрываясь на ошметки. Цзинь Лин рядом обиженно молчал.
Когда он обернулся в следующий раз, Цзинь Лина рядом не оказалось.
Холод сковал его сердце тисками и прокатился ледяной волной по телу.
Этот негодник никогда его не слушается!
— А-Лин! — встревоженно позвал Цзян Чэн.
Его ци еще чувствовалась рядом, но самого Цзинь Лина нигде не было видно. Если он уже не смог среагировать, то сейчас Цзян Чэн может не успеть, каким бы искусным заклинателем он ни был.
Он позвал его еще раз. Светлая ци в отдалении подрагивала, эманации темной энергии приглушали ее.
Цзян Чэн метнулся на малейший звук и не прогадал — тварь умело карабкалась по дереву, царапая кору длинными кривыми когтями.
Цзин Лин целился в нее из лука, и острое зрение позволило разглядеть, что руки его мелко дрожали.
В этот момент Цзян Чэна захлестнул такой гнев, будто он увидел толпу лютых мертвецов. Одной рукой он вонзил Саньду твари в горло и с характерным хрустом провернул так, что из нее потекла густая чёрная кровь.
Кнут во второй руке взвизгнул, поднимаясь вверх, однако в него Цзян Чэн не вложил и капли убийственной энергии. Кнут бережно, но крепко обвился вокруг тонкой талии Цзинь Лина.
Цзян Чэн дернул Цзыдянь вниз, и кнут послушно последовал его движению — теперь Цзин Лин, перехваченный поперек тела, висел перед гневным взором Цзян Чэна.
В ответ на него уставился взгляд, по свирепости мало уступающий его собственному.
— В следующий раз я переломаю тебе ноги, и на охоту ты уже не не пойдешь, — процедил Цзян Чэн.
Сердце его еще заполошно билось, клокотало в горле. От мысли, что бы случилось, не успей Цзян Чэн или будь Цзинь Лин здесь один, становилось дурно до тошноты.
— В следующий раз меня не придётся… — Цзинь Лин осекся, очевидно, проглотив унизительное для него слово «спасать» и начал брыкаться, впустую болтая ногами в воздухе. — И поставь меня на место! Я тебе что, лютый мертвец или темный заклинатель, которых ты лупишь там у себя?
Цзян Чэн цыкнул, но Цзыдянь отозвал не сразу.
— Замолкни и иди, — сказал Цзян Чэн, все ещё невообразимо злясь и на самого себя тоже.
Едва Цзинь Лин собрался в кои-то веки послушаться и зашагать вперед, как Цзян Чэн перехватил его за локоть.
— Эй, ты же сам меня только что отправил прочь!
— Цзинь Лин. Просто замолкни.
Цзян Чэн прикрыл глаза и выдохнул.
— Тебя не понять, то одно, то другое, — заворчал Цзинь Лин, — словно ты ветреная госпожа.
Цзян Чэн снова показательно схватился за кнут, и Цзинь Лин звонко рассмеялся.
Мелкий засранец, подумал Цзян Чэн, а на душе стало немного легче.
Название: Решение
Автор: Yunmeng Jiang
Бета: Yunmeng Jiang
Размер: мини, 5 580 слов
Пейринг/Персонажи: Цзян Чэн, Цзинь Цзысюань, госпожа Цзинь, Цзинь Лин
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Решение, которое он примет, будет дурным и горьким — что бы он ни решил.
Примечание/Предупреждения: Цзинь Цзысюань выжил, все остальное в истории не изменилось.
Он все-таки не удержался, заявился в Башню Кои, пусть его и не ждали.
Ждали Цзян Чэна в Юньмэне — в медленно восстающей из пепла резиденции, в заваленном бамбуковыми и бумажными свитками кабинете, на тренировочном поле, где ветераны мешались с зелеными новобранцами. Хотя для ордена все они были новобранцами. Сейчас нужно было быть с ними, собирать из мелких разнородных камней твердыню и крепость.
Цзян Чэн шел по засаженному пионами саду и хмурился от собственной слабости.
— Глава Цзян.
Слуга склонился в поклоне, и Цзян Чэн кивнул. Его никто не предлагал проводить или доложить о нежданном визите Цзинь Гуаншаню. Все и так знали, зачем он здесь.
Изящный павильон с тонкой золотой вязью иероглифов на красной доске «Снова цветет» — слишком прямолинейно, на вкус Цзян Чэна, но Цзини не склонны к намекам, когда говорит роскошь, — тонул в море пионов, а за ним, чуть дальше, виднелся лотосовый пруд. Две служанки в желтом, замершие на ступенях, одновременно поклонились, и та, что старше, шагнула вперед, словно пытаясь преградить вход.
Цзян Чэн даже не замедлил шага. И не захотел услышать всполошенного «Глава!» за спиной.
В павильоне было тихо, только за ширмами кто-то возился. Цзян Чэн остановился, прислушиваясь: кто-то недовольно вздохнул, зашуршали одежды. Заливисто, совершенно счастливо засмеялся ребенок — сердце Цзян Чэна привычно сжалось. Видеть сына сестры было и радостно, и больно.
— Лошадка! — восторженно крикнул А-Лин, кто-то снова громко охнул и приглушенно, без злости, выругался.
На этот раз Цзян Чэн узнал голос.
— Молодой господин Цзинь, — позвал он, обойдя ширму. И, к счастью, теперь у него хватало выдержки, чтобы вежливо не заметить неподобающего положения молодого господина: стоящий на четвереньках наследник Ланьлин Цзинь смотрел на него снизу вверх. Золотое одеяние красивыми складками лежало на полу. — Приветствую вас. И рад видеть в добром здравии.
— Приветствую главу Цзян, — с не меньшей вежливостью, никак не соответствующей позе, поздоровался Цзинь Цзысюань, даже не пытаясь подняться. Только дернулся — и А-Лин, оседлавший его спину, протестующе вскрикнул и крепче обхватил за шею.
— Дядя, — сказал он Цзян Чэну и широко улыбнулся ртом, в котором еще не хватало зубов. — Лошадка!
Говорил он еще совсем плохо, но Цзян Чэн не мог не улыбнуться в ответ.
— Вынужден просить прощения за… неприглядную вольность. — Цзинь Цзысюань тоже умел держать лицо. Точно с таким же он сидел на почетных местах благородных собраний и советов.
— Это я должен просить прощения за несвоевременный визит. — Почему-то именно вежливость казалась неуместной в этом павильоне. Не понукающий отца, будто резвого жеребца, А-Лин, не осторожно ступающий не четвереньках наследник великого ордена, не глупо мнущийся у ширмы глава другого…
— Хочу дядю! — заявил А-Лин, и Цзинь Цзысюань с готовностью остановился. — Дядя!
Цзян Чэн подхватил А-Лина за протянутые руки, снимая с отцовской спины, и освобожденный от нетяжкой ноши Цзинь Цзысюань распрямился, чуть поморщившись. Вставал он медленно — видно было, что бережется.
Удар лютого мертвеца едва не пробил ему грудь, только случайность уберегла от разрыва главных меридианов, но такие раны затягиваются долго. Легче пережить потерю руки.
И на похоронах жены его не было. Он даже не знал, что она погибла. А они не знали, очнется ли он от мертвого, темного сна.
— Дядя, кататься, — А-Лин прижался к плечу, мазнув по щеке мягкими волосами. От него пахло детской молочной сладостью — и Цзян Чэн едва удержался, чтобы не уткнуться носом в тонкую шею. Этот ребенок был ему слишком дорог.
Цзинь Цзысюань смотрел на него так, будто все понимал.
— Теперь ваша очередь, глава Цзян, — сказал он, криво улыбнувшись. — А-Лин признался, что это вы его научили кататься на лошадке.
— Вы мстительны. — Цзян Чэн не стал протестовать. В конце концов, это будет честно — он уже видел Цзинь Цзысюаня «под седлом». — А я начинаю жалеть, что он так рано научился говорить.
Прорвавшаяся сквозь бледную вежливость насмешка — беззлобная, они почти подружились, когда Цзян Яньли была с ним счастлива, — сделала все чуть легче. И взгляды, и мысли.
Цзян Чэн еще не видел Цзинь Цзысюаня после ранения, только слышал, что он вернулся к жизни.
А сестра умерла.
— Я обещаю, что никому не расскажу, — пообещал Цзинь Цзысюань, глядя, как подпрыгивающий на месте сын ждет, пока дядя опустится на натертый до блеска пол. — Но сохраню воспоминание об этом в глубине сердца.
— Взаимно. — Цзян Чэн охнул, когда карабкавшийся ему на спину А-Лин от души ударил его ногой по бедру. — Как хорошо, что у него нет шпор.
— Я помогу.
Цзинь Цзысюань придерживал сына, пока Цзян Чэн осторожно переступал руками и ногами под заливистый смех. Так глупо он себя давно не чувствовал, но это того стоило.
В первый раз ему пришлось стать «лошадкой», когда от плача — он рыдал с полудня почти до сумерек — Цзинь Лин стал задыхаться. Цзян Чэн почти отобрал ребенка у нянек — просто от ужаса, который слепой волной накрывал его от вида красного, перекошенного личика. Наверное, госпожа Цзинь могла бы с этим справиться, но она была у постели сына — Цзинь Цзысюаню снова стало хуже.
Он долго метался между жизнью и смертью, и к смерти был гораздо ближе.
Всю оставшуюся осень и зиму. И половину весны.
Он все пропустил, и Цзян Чэн не знал, считать ли это везением.
— Ёд! Ёд!
— «Вперед», — зачем-то «перевел» Цзинь Цзысюань, словно Цзян Чэн мог не понять. Он был с племянником все то время, пока Цзинь Цзысюань умирал, — столько, сколько мог.
— Я скор, как ветер, — отозвался Цзян Чэн и подбросил плечи вверх, вызвав новый приступ восторженного хохота. Цзинь Цзысюань тоже засмеялся — очень тихо.
Глупо ревновать к нему А-Лина только потому, что он имеет на него все права. Останься А-Лин безотцовщиной, было бы куда хуже — для всех них.
— Видел бы кто-нибудь нас сейчас, — сказал Цзинь Цзысюань, и сразу было не понять, о чем он. О детских играх не по статусу или о жалкой участи потерявших все.
Почти все, тут же поправил себя Цзян Чэн. И с этим «почти» еще придется иметь дело им обоим.
— Надеюсь, вы запретили прислуге входить.
— Запретил, — согласился Цзинь Цзысюань. — Но вы вошли.
Крыть было нечем, и Цзян Чэн только фыркнул — в памяти вдруг всплыли их перепалки в Облачных Глубинах. А потом — взаимное молчание, когда они не замечали друг друга, стоя в паре шагов.
Война все изменила, подумал Цзян Чэн. Или нет. Все изменила любовь сестры.
— А-Лин, может, хватит? — спросил Цзинь Цзысюань и поднял сына на руки, несмотря на протесты — не слишком бурные, кажется, он устал. — Давай просто поговорим с твоим дядей.
Цзян Чэн встал — одним движением, надеясь, что не выглядит совсем уж глупо, — и кивнул. Поговорить им нужно, от сестры им обоим досталось наследство, с которым просто так не решишь, что делать.
На горе Луаньцзан всегда пасмурно, в самый раз для летней войны.
— На ручки! — потребовал А-Лин и потянулся к Цзян Чэну. В груди тут же вспыхнуло яркое, сладкое и совершенно глупое чувство. Глупое, потому что такое уместно после победы, а сейчас он не победил — и никогда не сможет.
И хорошо.
А-Лин удобно устроился, положив голову ему на плечо, и корчил рожицы отцу — Цзинь Цзысюань сначала притворно хмурился, а потом показал ему язык. Цзян Чэн едва не закатил глаза, но улыбки скрыть не смог.
— Хотите что-то сказать, глава Цзян? — подначивая, спросил Цзинь Цзысюань, пряча под неловким вызовом смущение. На бледных щеках выступил румянец, хорошо заметный в заливающем павильон солнечном свете. Хотя чего смущаться — они оба успели показать себя со стороны, совершенно не приличествующей благородным господам.
Теперь они заложники друг друга, и невысказанное соглашение о молчании скреплено звонким смехом А-Лина.
— Не смею, — отозвался Цзян Чэн, пока А-Лин, серьезно насупившись, тянулся к его заколке — ему нравилось все острое и блестящее. — Вы всегда сможете мне ответить.
Цзинь Цзысюань усмехнулся и отошел, обходя разбросанные по шелковому ковру и светлым половицам игрушки. Их было много — погремушки, вырезанные из нефрита и дерева фигурки, ярко раскрашенные, почти как живые, звери. Он нагнулся и поднял деревянный меч — точную копию Суйхуа, но размера столь малого, что он подходил для А-Лина.
— А-Лин, лучше это…
Цзян Чэн скривился, чувствуя себя так, будто у него вырвали целый клок волос, — детская рука могла сделать очень больно — и отцепил с пояса колокольчик. Оказавшись в неловких пальцах, тот тонко звякнул и звенел все время, пока А-Лин увлеченно его вертел.
— Никогда не слышал, как звенят колокольчики Юньмэн Цзян, — сказал Цзинь Цзысюань, подходя ближе. — У А-Ли…
Он запнулся, и Цзян Чэн будто наяву увидел, как тень накрывает его лицо.
Наверное, у него были такие же мертвые глаза, потому что Цзинь Цзысюань, подняв на него взгляд, больше его не отводил.
— Нас учили этому едва ли не прежде, чем говорить, — слова вырывались из горла будто через силу. — Контролировать.
Интересно, что стало с ее колокольчиком?
Цзян Чэн хотел было спросить, но Цзинь Цзысюань словно угадал его мысли.
— Мне сказали, что ее похоронили вместе с ним.
А-Лин, сосредоточенно хмурясь, перебирал в пальцах тяжелое серебро, не зная, что они говорят о его матери — которой он никогда не увидит. Не запомнит, не узнает, какие у нее теплые руки и доброе сердце.
Цзинь Цзысюань отвернулся, будто что-то рассматривал за золотистыми шелковыми занавесями. Цзян Чэну отвернуться не мог, только зажмуриться на мгновение, сдерживая слезы.
— Я был там… Но не помню. — Ровного тона не получилось, голос словно треснул и сломался.
Все было как в тумане: Цзян Чэн помнил белые одежды, тяжелый запах благовоний, изящный постамент — даже гроб в Башне Кои был роскошен! Он не мог плакать, не видел лиц — белые тени шептали слова сочувствия и склонялись в поклонах.
На следующее утро стало хуже — туманный морок ушел, оставив его наедине с отчаянием и ненавистью, за которыми мир виделся другим. Как после смерти родителей и сожжения Пристани.
В этом новом мире у Цзян Чэна не стало сестры и брата, зато прибавился смертельный враг.
Гора Луаньцзан звала к себе войну.
— Почему… — Цзинь Цзысюань сглотнул, прогоняя предательскую хриплоту, а потом замолчал.
— Почему она так поступила?
Цзян Яньли, госпожа Цзян, почти вдова, всегда сестра — что должен был думать Цзинь Цзысюань, зная, как она погибла? Что она была в Безночном городе, когда он умирал на их общем ложе?
— Она любила Вэй Усяня. — Странно, что это имя до сих пор легко падает с губ. Кажется, оно должно было бы сковать их железом и льдом. — Не так, как тебя.
Не больше.
Или?..
— Он наш брат. Был.
Цзинь Цзысюань кивнул, словно понял. А-Лин зевнул. Колокольчик действительно успокаивал.
Цзян Чэн не любил лезть в чужие дела и терпеть не мог разговоры о чувствах. Но мысль о том, что Цзинь Цзысюань может усомниться…
Все усомнились, предположения и откровенные сплетни стелились по золотым ступеням Башни Кои, и он не мог их не слышать. Цзян Чэн погладил по спине А-Лина, словно пытаясь хотя бы от него отвести злые слова.
Несправедливые.
— Ты угомонил А-Лина лучше его нянек, — сказал Цзинь Цзысюань, улыбаясь. Улыбаться ему было трудно.
Они оба, не сговариваясь, отбросили формальную вежливость, и Цзян Чэну по непонятной ему самому причине стало легче — не намного, но достаточно, чтобы улыбнуться в ответ.
— Это колокольчик. Я могу подарить ему такой?
На самом деле, Цзян Чэн уже велел отлить колокольчик для племянника и сам нанес нужный узор: лотосы и сплетенные с ними знаки заклятий.
— Я буду благодарен, если ты о нем позаботишься.
Цзинь Цзысюань ответил не так, как ожидал Цзян Чэн — не просто «да» или «нет». Слишком много всего было в его ответе.
— О нем должен заботиться отец, — сухо сказал он и невольно прижал А-Лина ближе. Тот недовольно заворочался, вырываясь из его хватки.
— Тогда позаботимся о нем вместе. — Цзинь Цзысюань протянул руку и погладил А-Лина по голове — тот так и потянулся к отцовской ладони. А потом снова зевнул.
— Обязательно подари ему колокольчик, — серьезно сказал Цзинь Цзысюань. — Или оставайся у нас нянькой. Я давно не видел его таким спокойным.
— Я — нянька целого ордена, он у меня новорожденный. — Цзян Чэн понял, что шутка вышла горькой, только когда слова слетели с губ. В груди резануло болью. — Но ты можешь отправлять его ко мне летом, когда цветут лотосы. Я научу его плавать и отучу задирать нос.
— Эй, — возмутился Цзинь Цзысюань. — Зато с тобой он станет постоянно закатывать глаза.
— Не закатываю я глаза!
— Закатываешь!
А-Лин удивленно посмотрел на них и вдруг засмеялся — принял их перепалку за игру. А потом стал тереть кулачком — у Цзян Чэна так и замирало сердце от того, какие они крохотные, неужели когда-нибудь они смогут держать меч и наносить удары? — глаза.
— Давай его сюда. — Цзинь Цзысюань кивнул на невысокое сиденье, обитое золотистым шелком и с резными пионами на ручках. Взрослый бы на таком смог только сидеть, зато А-Лин мог вытянуться во весь свой рост. — Ты же хочешь спать, сын?
— Нет, — уверенно сказал А-Лин, зевая и сильнее прижимаясь к плечу Цзян Чэна. — Нет!
— Тогда просто полежи тут, хорошо? — Цзян Чэн осторожно опустил А-Лина на сиденье, и тот неожиданно легко его отпустил.
Цзинь Цзысюань стал рядом с Цзян Чэном — плечо к плечу — и они вместе смотрели на зевающего, но упрямо сопротивляющегося сну ребенка. Упрямством ему было в кого пойти — и как бы его не оказалось чересчур. У А-Лина не будет мудрой и терпеливой матери.
Красная точка на маленьком лбу вдруг показалась Цзян Чэну каплей крови, и он вздрогнул — едва заметно, но это не скрылось от взгляда Цзинь Цзысюаня. Тревожная складка пересекла его лоб — с той же кровавой точкой. Сестра не рисовала себе такую.
И это ничего не значит, отстраненно, будто не о себе, подумал Цзян Чэн и отвел взгляд. Это не кровь. Всего лишь дурные мысли от усталости, тоски и горя. От того, что, кроме дурных мыслей, у него ничего не осталось.
И решение, которое он примет, будет дурным и горьким — что бы он не решил.
В виски снова впилась боль.
Цзян Чэн отошел, пока Цзинь Цзысюань говорил сыну что-то успокаивающее, а тот протестующе — и очень сонно — хныкал. Стоило бы позвать нянек, но ни один из них не стал — оба понимали, что еще не договорили.
Золотые панели, вышитые белым шелком пионы, свитки с мудрыми изречениями на стенах — убежище на горе Луаньцзан было противоположностью этого места и связано с ним крепко, как ни одно другое место в целом мире.
Они трое — и Вэй Усянь.
Цзян Чэн зло цокнул, раздраженный не то именем уже не брата, не то попавшей под ногу игрушкой — золотой человечек впился в подошву, будто пытаясь пронзить его ногу мечом длиной с иголку.
Игрушки — мечники, лучники, всадники — были небрежно рассыпаны по ковру, словно кто-то просто швырнул их на пол от скуки или злости. Они терялись на фоне ярких узоров, вытканных мастерами с далекого запада, из городов по ту сторону гор и пустыни, в которых Цзян Чэн никогда не был и вряд ли будет.
Вэй Усянь в детстве собирался — путешествия его манили, да и об ордене думать не надо было. Когда-то маленький Цзян Чэн искренне боялся, что тот так и уйдет бродить и искать невиданное, оставив его одного. Потом перестал бояться.
Потом Вэй Усянь ушел.
Цзян Чэн наклонился, поднимая с пола фигурку в широком одеянии заклинателя с тонким мечом в нефритовой руке — он напоминал флейту, которую только что оторвали от губ.
— Моя игрушечная армия. — Голос Цзинь Цзысюаня заставил его резко повернуть голову. Словно в бою. — Приказал достать, но А-Лин еще слишком мал…
Цзинь Цзысюань махнул рукой за высокую ширму, украшенную речными видами: прекрасные девы катались на лодках посреди волн, цапель и склонившихся к воде ив. Девы скрывали воистину грозное воинство, Цзян Чэн сначала даже не поверил глазам — десятки фигурок, рассыпанных и аккуратно сложенных, лежали на деревянном помосте с вырезанными горами, лесами и руслами рек.
— Ты с этим играл? — он, кажется, удивил Цзинь Цзысюаня своим изумлением.
— А у тебя такой не было?
Золотого наследника ордена Ланьлин Цзинь баловали — куда там мальчишкам Пристани Лотоса. Даже если ты наследник.
— У меня был Вэй Усянь, — сказал Цзян Чэн неожиданно зло. Не потому, что предпочел бы бывшему почти брату золотых болванчиков или его уязвляла роскошь, к которой привык Цзинь Цзысюань.
Он бы променял ее всю на пару дней из прошлого — на жаркий день, лодку среди лотосов, Вэй Усяня, неприлично и весело флиртующего с девушками на берегу, старика-сторожа, гонявшего их не хуже, чем мать на тренировке…
Ненависть перехватила горло, и Цзян Чэн невольно схватился за воротник, но тут же убрал руку.
— Вэй Усянь сейчас на горе, вот как здесь, — он подошел к помосту и поставил человечка с «флейтой» на самый верх деревянной горы. — И с этим придется что-то решать. Сейчас, когда ты пришел в себя…
Цзян Чэн запнулся, не договорив, и сжал кулаки. После смерти сестры он хотел штурмовать Луаньцзан немедля; зависший между жизнью и смертью Цзинь Цзысюань мешал — без него и Ланьлин Цзинь они не могли начать войну, а ему хотелось, невыносимо хотелось оказаться в той самой пещере с мертвецом, вцепиться Вэй Усяню в горло, разрывая кожу, ударить его о каменную стену, и бить, бить, бить…
В какой момент ранение Цзинь Цзысюаня превратилось из нестерпимой помехи в отсрочку чего-то страшного, что не хотелось и представлять, Цзян Чэн так и не понял. Он чувствовал вину перед Цзян Яньли, тяжелый стыд за свою слабость и холодную решимость довести все до конца.
Надо просто переступить через все это.
— Мои отряды готовы выступить в любой момент.
Цзинь Цзысюань поднял с пола три фигурки и поставил их перед «горой». Золотой заклинатель с мечом, нефритовый всадник и бронзовый лучник.
— Сколько у тебя людей? — спросил он бесцветным голосом, обходя помост. Откуда-то появились еще золотые фигурки, Цзинь Цзысюань методично расставлял их по деревянному полю. Движения были привычными, наверное, он много играл с ними в детстве.
Маленький разряженный павлин, над которым так весело было смеяться вместе с Вэй Усянем. Теперь павлин был худым и бледным, его надменность больше не казалась вызовом, и было совсем невесело — планировать с ним смерть Вэй Усяня.
Лучше бы они убили его сразу, Цзян Чэн устал жить с этой болью.
— Три тысячи. Столько же от Не Минцзюэ. Глава Лань… не откажет.
И все — ради одного-единственного человека.
— Мой отец пытался уладить все по-другому, верно? — Цзинь Цзысюань все еще окружал золотыми и бронзовыми фигурками гору. Цзян Чэн поднял с пола двух всадников и поставил у пологого склона — там атаковать лучше всего.
— Он пытался. — Цзинь Гуаншань хотел ту самую печать, что стоила жизни нескольким сотням заклинателей в Безночном городе. И Цзян Яньли тоже. — Но ни один орден не поддержал его.
Все хотели мести. Все забыли, кто начал войну первым.
Было бы Цзян Чэну легче, если бы умер Вэй Усянь, а не сестра?
— Его ненавидят, верно? — Цзян Чэн сначала даже не понял, о ком он — о своем отце или Вэй Усяне.
— Ненавидят и боятся.
Цзинь Цзысюань поморщился, будто от ровного, почти равнодушного тона Цзян Чэна ему было неприятно.
— Если ударить сразу по кругу, у него не будет шансов.
— Наши потери будут велики.
Сложно убить хозяина мертвецов на горе трупов. Цзян Чэн сглотнул, чувствуя, как к горлу подступает тошнота — трупы, трупы, снова трупы.
— Но ты не видишь другого пути?
Цзинь Цзысюань задавал вопросы, и что-то в этом было неправильное. Хотя, подумал Цзян Чэн, разные люди чувствуют ненависть по-разному. Он хорошо разбирался в ненависти и ее оттенках.
— Если его выманить… — Виски сжало болью. Сколько раз это обсуждалось — на советах, на встречах, на всех этих бесконечных переговорах, после которых он не мог спать.
— Вэй Усянь не дурак, — сказал Цзинь Цзысюань и вдруг совсем другим тоном добавил: — Зачем всадники при штурме горы?
Цзян Чэн пожал плечами, лаская нефрит пальцем. Ему просто нравился камень, согревающийся от его ладони. Они же не играют тут в игрушки?.. И хорошо, что Цзинь Цзысюань не поддержал эту мысль. Кому выманивать, как не брату, и Цзян Чэн каждый раз отвечал отказом на предложения военачальников и советников. Их было много, тех, которые хотели сберечь силы орденов и жизни.
Было бы правильно пожертвовать ради них… Да и жертвовать было нечем.
А он все отказывался.
— Лучше бы без штурма. — Когда они пойдут вверх по черному склону, а гора будет бросать на них рычащее мертвое мясо, потом к нему прибавится мясо живое и свежее, которое только что было соратником, орущим от страха и ярости.
Наверное, флейты Вэй Усяня не будет слышно из-за криков.
— В Безночном городе все закончилось резней, — будто подтверждая его мысли произнес Цзинь Цзысюань, и опять что-то в его голосе задело Цзян Чэна. Что-то неправильное. — Это стоило жизни А-Ли.
Он сказал это вслух, и нефритовый всадник выпал из ослабевшей руки Цзян Чэна. К горлу подступила тошнота.
У Цзинь Цзысюаня дрожали пальцы, но он не обращал на это внимание.
— Да, — хрипло сказал Цзян Чэн. Каркнул как ворон.
— Я столько думал об этом. — Цзинь Цзысюань словно не слышал его. — Ты даже представить себе не можешь… Когда мне рассказали, что она закрыла собой этого…
— Он был ей как брат.
— Тебя бы она тоже закрыла? — Цзинь Цзысюань тяжело посмотрел не него, на какое-то мгновение они сцепились взглядами.
— Я верю в это.
Цзян Чэн хотел верить. Сестра любила их обоих.
— А вы с Вэй Усянем — несравнимые люди в ее жизни, — он с трудом улыбнулся, протянул руку к золотой фигурке на горе, но так и не взял ее. — Вас она любила по-разному, и ты вряд ли бы удовлетворился той любовью, которой она любила его. И еще… Когда наши отцы разорвали помолвку из-за той драки, Вэй Усяня забрали в Пристань. И он мне жаловался потом, в письмах и так, что она перестала готовить для него суп из ребрышек и лотосов. Тот самый.
Цзинь Цзысюань наклонил голову, пряча глаза, — явно вспомнил «тот самый» суп и плачущую от обиды Цзян Яньли.
— Она ему улыбалась и готовила что угодно, но не суп. Только через полгода простила. И только посмей сказать «это всего лишь суп».
— Не скажу. — Цзинь Цзысюань потер лоб рукой, словно успокаивая головную боль. — Я понял, что ты мне говоришь.
— Это важнее, чем все дурные толки.
Цзян Чэн говорил о любви сестры, но слова подбирать было трудно. Такие, чтобы это не казалось попыткой уменьшить ненависть к Вэй Усяню. А Цзинь Цзысюань должен был его возненавидеть — когда пришел в себя, когда узнал, как Цзян Яньли погибла. Злые слова всегда находят нужное ухо: наверняка, он слышал шепотки, что жена предпочла мужу отверженного злодея, того, что почти сделал ее вдовой.
Что могло уязвить Цзинь Цзысюаня сильнее?
Он умирал в Башне Кои, она спасала его убийцу.
— Я знаю. Я просто… Имеем ли мы право после этого убить его? А-Ли хотела, чтобы он жил.
Цзян Чэн замер.
Цзинь Цзысюань медленно обходил постамент, расставляя золотых воинов, будто это было важнее всего. И смотрел только на них. На белых щеках выступили некрасивые красные пятна.
— Вэй Усянь виновен в ее смерти и…
Цзян Чэн хотел сказать — прокричать! — многое. Как он держал ее, умирающую, в объятиях, и был весь в ее крови, и про то чувство — словно у него выдрали сердце, и про безнадежную, глухую тоску на ее похоронах.
Как ее муж мог такое сказать?!
— Ты не хочешь его убивать. И А-Ли не хотела.
Цзинь Цзысюань осторожно поставил лучника между рядами заклинателей, и теперь на постаменте все выглядело готовым к битве. Одна армия точно была готова.
Цзян Чэн изо всех сил сжал кулак, чтобы не сорваться и не долбануть по глупой деревянной доске, разбивая ее в щепки.
— С чего ты решил… Ты боишься…
— Не смей!
Они говорили слишком громко, и только после слов Цзинь Цзысюаня — почти крика — спохватились. Оба почти одновременно обернулись к А-Лину, но тот спал, и даже их ссора не могла его разбудить.
— Не смей говорить мне, что я трус! — Цзинь Цзысюань вдруг подошел очень близко, на мгновение показалось, что он сейчас вцепится в отворот одежды или, того хуже, ударит. — Я столько об этом думал! Лежал бревном и думал. Даже встать не мог, меня с кровати… Я был слабее А-Лина. Мне, кроме как думать, заняться было нечем.
Цзян Чэн сглотнул — по позвоночнику будто прошлась ледяная рука, напоминая то острое, паническое чувство беспомощности, которые поглотило его после потери золотого ядра.
— Когда очнулся, я ждал ее. — Цзинь Цзысюань, успокаиваясь, стал говорить медленнее, но назад не отошел. Цзян Чэн мог пересчитать все золотые бусины, вплетенные в его волосы. — А она не приходила. Мама сказала мне потом, когда перестала бояться, что я умру. Иногда мне кажется, что лучше бы она сказала сразу…
— Ты не оставишь А-Лина сиротой!
Цзян Чэн чувствовал, как фальшиво его возмущение, — как будто бы он не чувствовал того же самого, думая, что сестра умерла, а бывший брат умереть должен. От его руки, именно от его…
Как просто было бы сдохнуть, но есть Пристань Лотоса, орден, долг, таблички предков — они смотрят на него, ждут, наверное, что он совершит невозможное. Каждый раз, воскуряя благовония, Цзян Чэн ощущал на себе тяжесть невидимых неодобрительных взглядов.
— Не оставлю, — сказал Цзинь Цзысюань и бросил взгляд в сторону свернувшегося на подушках ребенка. — Про то, как А-Ли умерла, мне рассказала не мама.
Значит, все представили в худшем свете, понял Цзян Чэн. Мелькнувшая на точеном лице боль, смешанная с брезгливостью, свидетельствовала о влитом в уши яде лучше слов.
— Я ее винил сначала. За то, что она оставила нас с А-Лином.
И меня, почти крикнул Цзян Чэн. И меня!
Цзинь Цзысюань замолчал и отступил на шаг. Снова вернулся к своим фигуркам, пряча взгляд.
— Потом я понял, что из всех нас А-Ли была самой… Она все понимала лучше. Даже нас самих.
— Сестра была доброй, — сказал Цзян Чэн, так и не договорив «а мы нет». Цзинь Цзысюань в своем горе видел не живую Цзян Яньли, а праведную богиню.
Или ее настоящую?
Может, это Цзян Чэн пошел по легкому пути мести, не решившись разобраться во всем остальном, не таком… простом.
— Она отдала свою жизнь за этого говнюка. — Цзинь Цзысюань переставил золотых заклинателей. Теперь они «атаковали» гору с пологой стороны. — Если мы его убьем, значит, она погибла напрасно.
У Цзян Чэна было много чего, чтобы возразить, но он не стал.
— Если бы ты мне сказал это месяц назад, я бы тебя ударил. А если бы полгода назад — убил.
Цзян Чэн был откровенен настолько, насколько позволяли ему жгучие боль и вина, сцепившиеся в груди. Желудок сводило от мешанины чувств, в которых не смог бы разобраться и кто-то более достойный и сдержанный.
Отец бы снова сказал ему, что он так и не понял девиза ордена.
— Я знаю.
Под белой рукой Цзинь Цзысюаня строились золотые войска, словно он и впрямь планировал штурм. Мысли цеплялись за атакующие построения — Цзян Чэн не выдерживал того другого, о чем надо было думать.
Лучше бы он убил Вэй Усяня полгода назад.
— Что было бы, не пригласи мы его на праздник А-Лина? — Цзинь Цзысюань прикусил губу совсем по-детски. В последний раз Цзян Чэн видел его таким в Облачных Глубинах перед той самой дракой. — То есть я знаю, что могла бы случиться любая другая засада, никто бы не дал ему жить спокойно…
— А ты хочешь дать ему жить спокойно. Сейчас. После всего.
Цзян Чэн видел их на горе — жалких стариков, детей, женщин. Вэнь Цин все еще выглядела гордой в своих обносках, но у Цзян Чэна теперь был хороший нюх на отчаяние, он узнал бы его где угодно. Слишком хорошо его помнил.
— Я хочу дать ему жить.
Злость снова взметнулась пожаром, сжигая вину и сомнения.
— Хочешь быть милосердным и добрым, как сестра? Всепрощающим? Свою ли ты выбрал роль?
— Я не выбирал, — рявкнул Цзинь Цзысюань с ответной злостью и тут же обернулся, проверяя, не разбудил ли сына. Это быстрое движение мгновенно охладило и Цзян Чэна — не следовало так глупо поддаваться гневу.
— Я не выбирал, — повторил Цзинь Цзысюань, упрямо сведя брови. — Прекрати. Я тебе сказал, что не буду участвовать в этой войне, теперь дело за тобой.
Бледный и худой, он выглядел решительнее, чем в расцвете сил.
Цзян Чэн раздраженно дернул плечом. Солнечные лучи расчертили пол и постамент для детских сражений на неровные полосы, и заклинатель с флейтой на вершине, казалось, горел огнем.
— Куда ты ставишь? Там же самое крутое место.
Золотые фигурки готовились брать гору с отвесной скалы — Цзинь Цзысюань словно задумал их самоубийство.
— Они могут подняться на мечах. — Объяснение было глупым.
— Ты решил угробить половину войска прямо в воздухе?
— У них больше шансов уцелеть, чем прорываясь через скопище мертвецов.
— Да ничего подобного, если поставить вперед сильных заклинателей и лучников…
— То ты их и угробишь первыми!
— Да нет же, смотри…
Наверное, они слишком увлеклись. В прошлую войну было так же. Цзинь Цзысюань кричал на них, что если жечь все крепости, то они сами останутся в чистом поле без надежных стен. Вэй Усянь зло смеялся и твердил, что тот слишком много думает о стенах, а они должны нападать, или наследник самого богатого ордена жалеет о разрушенных твердынях? Не хватит золота, чтобы их отстроить? Лань Сичэнь хмурился и всегда выбирал тот путь, который вел к меньшим потерям, а его брат предпочитал быстроту.
Цзян Чэну думал только о том, как надежнее победить. И, пожалуй, кровавые победы — кровь Вэней была такой же красной, как их солнце, — приносили ему если не удовольствие, то удовлетворение. Такая справедливость, грязная и безумная, была ему нужна, чтобы выжить.
И Вэй Усяню нужна. И даже Цзинь Цзысюань не говорил ни слова против. А Цзян Яньли от крови и грязи оберегали все трое.
— Ну нет, — Цзинь Цзысюань даже присел, чтобы посмотреть на «гору» снизу. — Вот это точно самоубийство.
Цзян Чэн только закатил глаза и присел рядом. Так фигурка на вершине выглядела частью деревянной горы — ее золотым шпилем.
— Это единственный способ прорваться наверх, ты что, не видишь? Главное, чтобы…
— Да там достаточно вызвать один сильный камнепад! Слишком узкое ущелье, не обойдешь!
— Это ерунда, если скалы будут связаны заклинаниями! Ты дослушай сначала, а потом…
— Да ты смеешься, они же станут живыми мишенями, — Цзинь Цзысюань вслепую зашарил по полу рукой, отыскивая фигурки, которые изобразили бы «заклинателей». — Куда их поставить? Сюда? Выше? Как они…
— О, да кто тут еще смеется! Мы же так брали крепости в Цихае! Вот, смотри, ставим заклинателей, как тогда…
— Тогда все было по-другому!
Они «кричали» друг на друга шепотом, едва ли думая о Цзинь Лине, просто никто первым так и не сорвался на полный голос. Слишком увлеклись дурацкой битвой с деревянной горой и золотыми болванчиками.
Цзян Чэн даже не понял, почему вдруг Цзинь Цзысюань резко замолчал и дернулся, то ли собираясь встать, то ли, наоборот, едва не упав. Только обернувшись вслед за его взглядом, Цзян Чэн повторил его нелепое движение — госпожа Цзинь стояла у ширмы с девами и смотрела на них, чуть склонив голову со сложной прической. Глаза ее влажно блестели, и Цзян Чэн сглотнул, чувствуя себя неловко и странно.
— Матушка!
Цзинь Цзысюань наконец совладал с собой и поднялся — почти подскочил — на ноги, Цзян Чэн, отстав на мгновение, встал рядом. Поклонился со всем приличествующим достоинством, будто не играл только что в детские игрушки на глазах госпожи ордена.
Щеки стали неприятно теплыми, но Цзян Чэн надеялся, что румянец не слишком заметен. Руку пришлось держать за спиной — зажатая в пальцах фигурка обжигала пальцы.
— Рада, что вы заглянули к нам, глава Цзян, — госпожа Цзинь кивнула и легко улыбнулась. К счастью, она была одна, никаких толп служанок и слуг, хихикающих над незадачливыми игроками, в павильоне не было. — Я думала поиграть с внуком, но вижу, А-Лин уснул. Я заберу его, а вы… занимайтесь своими делами.
— Матушка! — Цзинь Цзысюань тоже был красным, в тон точке на лбу, и это немного примиряло Цзян Чэна с неловкостью их положения.
— Госпожа Цзинь, вы нам совсем не помешали, мы… — Он запнулся, не зная, как объяснить. И кто за язык тянул, можно же было просто еще раз поклониться!
— Вам есть что обсудить, — величественно кивнула сложной прической госпожа Цзинь, и золотые подвески в ее волосах насмешливо зазвенели. Цзян Чэн сильнее сжал злосчастную фигурку во вспотевшей ладони.
— Да, матушка, — смиренно ответил Цзинь Цзысюань, едва слышно вздохнув.
Примерно так он выглядел, когда его, десятилетнего, госпожа Цзинь отчитывала за драку с мальчишками из Пристани Лотоса — превосходящие силы Цзян Чэна и Вэй Усяня почти позволили им столкнуть надутого павлина в лотосовый пруд. Цзян Яньли появилась тогда очень невовремя!
Вот как сейчас госпожа Цзинь.
Она улыбалась, а Цзян Чэну все еще казалось, что она вот-вот расплачется.
— А-Сюань, — вдруг позвала госпожа Цзинь и сама же шагнула вперед. Протянула руку, не озаботившись придержать рукав, и погладила сына по гладко убранным волосам — едва-едва, не ласка даже, а намек.
Цзинь Цзысюань удивленно моргнул, но ничего не сказал — кажется, просто слов не нашел. А потом госпожа Цзинь повернулась к Цзян Чэну, улыбнулась шире, будто просила прощения или о чем-то жалела, и сказала:
— А-Чэн.
Легкая рука коснулась волос — на какие-то мгновения — и Цзян Чэн так же замер, как до него Цзинь Цзысюань. Стало трудно дышать, мешал комок в горле и что-то горькое и горячее, от чего заболело в груди.
Он, кажется, даже почувствовал забивающийся в легкие дым от пожара и другой голос, звавший его «А-Чэн».
Он не думал, что в мире остался хоть кто-то, кто посмеет — захочет — его так назвать.
А госпожа Цзинь уже отошла к скрутившемуся на узком сидении Цзинь Лину и осторожно подняла на руки — тот даже не пошевелился, только пробормотал что-то во сне.
Может быть, «мама».
Цзян Чэн сжал фигурку так, что заболели пальцы.
Он молча смотрел, как госпожа Цзинь шла к двери — полы траурно-белых и золотых одежд стелились по полу — и пытался успокоить сумятицу чувств. Они вдруг нахлынули все разом — от злой горечи до тоски и смирения.
С тихим стуком закрылась дверь.
— Кажется, матушка рада, что мы наконец подружились и играем вместе, — с протяжным вздохом сказал Цзинь Цзысюань, и Цзян Чэн не удержал смешка.
— Если мы будем хорошо себя вести, нам позволят остаться на ужин со взрослыми? — спросил он, и теперь уже рассмеялся Цзинь Цзысюань.
— Пока ты дружил с Вэй Усянем, у нас не было и шанса.
— Хорошо себя вести?
— Подружиться.
Цзян Чэн только хмыкнул — павлин все так же не видел ничего дальше пышного хвоста.
— У нас не было и шанса, пока ты вел себя как заносчивый засранец.
Слово, больше подходящее военному лагерю, чем изысканному павильону, — но именно в лагерях и сражениях они получили тот самый шанс.
— Вы тоже были теми еще засранцами.
Цзян Чэн согласно кивнул, даже не собираясь возражать, как не стал обижаться Цзинь Цзысюань. Поставил ненужную фигурку на край постамента, обошел его по кругу, а потом потянулся к горе и спихнул оттуда золотого «старейшину». Тот со стуком скатился вниз, уронив по пути несколько других «заклинателей».
— Я не знаю, как сделать все… правильно, — признался Цзян Чэн. Вдруг захотелось смахнуть все фигурки с дурацкой доски. Или напиться.
— Для кого — правильно? — зачем-то уточнил Цзинь Цзысюань, хотя и так все понял.
Уж точно не для его отца, чья жажда печати и власти исподволь грызла и без того беспокойный мир. И не для тех, чьих родных и близких Вэй Усянь убил в Безночном городе.
Про Цзян Яньли он старался не думать.
— И все-таки надо было идти напрямую, — невпопад сказал Цзян Чэн, не отрывая взгляда от постамента. Деревянная гора казалась странно пустой. И без перехода добавил: — Я не буду ему помогать.
Цзинь Цзысюань невесело засмеялся.
— Я буду молить богов, чтобы его разорвали его собственные мертвецы.
— И собаки сожрали его мясо, — добавил Цзян Чэн, сжимая кулаки.
Но стало легче.
Ему просто не надо его убивать.
@темы: Совет кланов, Орден Юньмэн Цзян, Драма/ангст/хоррор, Текст
-
-
06.12.2019 в 19:39Дорогой автор, спасибо за соль на рану! Отношения дяди с племянником - это песня, которая не надоедает никогда! История получилась с надрывом, словно содрали кожу, с едва затянувшейся раны, но с надеждой на выздоровление!
***
Решение
Какая болючая история! И снова маленький А-Лин, как единственный якорь, теперь уже для двух взрослых и обездоленных мужчин, чей мир рухнул с треском и навсегда! Пока Цзян Чэн и Цзинь Цзысюань решали, как уничтожить Вэй Ина, я поняла, как сильно их понимаю и что никогда не смогу полюбить Вэй Ина, как персонажа, каким бы главным героем он ни был, просто потому, что терпеть не могу тех, кто офигев от собственной силушки, забивает болт на последствия, которые потом разгребают другие!
Вот мальчиков мне жалко, у Цзынь Цзысюаня, хоть сын остался, да и родители живы, у Цзян Чэна не осталось никого. Только боль, ненависть и жажда мести таких размахов, что я бы посоветовала Усяню повеситься на собственной красной ленточке. Впрочем, меня вполне устроила его смерть в каноне, жаль что ненадолго, но и так тоже было хорошо. А павлин, кстати, изменился к лучшему, мысль поделить сына с Цзян Чэном очень великодушная и милосердная. Теперь у них все шансы не только подружиться, но и стать друг другу по-настоящему семьёй. По крайней мере, мне показалось, что начало уже положено, пусть через боль потери, но жизнь, в принципе, несправедливая штука...
Спасибо, дорогой автор, было очень больно, но почему-то верится, что всё у них будет хорошо! А Цзинь Лин будет вить верёвки ещё из и отца!
-
-
06.12.2019 в 20:48Ой ли? )))
Спасибо, отличная история. )
-
-
06.12.2019 в 22:19-
-
06.12.2019 в 22:48Цзян Чэн некоторое время молчал, вспоминая слова другого человека, который говорил, что будет возвращаться в Пристань, когда захочет.
А вы знаете толк в том, как вдарить по больному
Фик трогательный, но ему все-таки не хватает хоть какого-то внешнего сюжета, помимо развития отношений дяди и племянника)
Решение
Эх, вот всегда мне хотелось верить в то, что если бы ЦЧ и ЦЦС объединились, если бы ЦЧ наконец сблизился с кем-то из своего поколения, то все могло бы быть чуточку лучше.
На появлении госпожи Цзинь чуть не расплакалась. Сразу видно стало, какие они оба еще дети на самом-то деле.
-
-
06.12.2019 в 22:54Спасибо, это изящный вираж и шанс на что-нибудь чуть более хорошее, чем в каноне.
-
-
06.12.2019 в 23:07Какие они трогательные. Как их обоих перемололо. Чуть не разревелась, когда читала. Спасибо за такой прекрасный фик. Интересно, конечно, пойдёт ли дальше история по другому пути, но они, по крайней мере, сделали всё, что могли.
В солдатиков они играют. Представляю, что чувствовала госпожа Цзинь, когда на это смотрела
-
-
07.12.2019 в 00:18Большое-большое спасибо за таких Цзин Лина и Цзян Чэна. Очень теплый и добрый фик, хотя и с щепоткой стекла. С удовольствием прочитала.
очепяточка
-
-
07.12.2019 в 09:19Прекрасный фик.
Я отвлекся на правила АУ
и на лошадок, чего греха таитьи не сразу додумался, о чем пойдет в тексте речь, поэтому на мысли ЦЧ об осаде Луаньцзан наткнулся как на стену. Так сложилось, что для меня троп про вынужденное убийство дорогого человека очень болезненный, так что ауч. Но потом правильные слова ЦЦС поцеловали меня в ушибленное место.Короче, вы этим фиком умудрились сделать мне очень хорошо и очень плохо одновременно, дорогой автор., спасибо.
-
-
07.12.2019 в 19:55Замечательная история, очень понравилась!
И отдельное спасибо за последнюю фразу.
-
-
07.12.2019 в 20:11-
-
10.12.2019 в 12:45Это была очень интересная идея. Больше, к очень большому сожалению, о тексте сказать нечего
-
-
13.12.2019 в 20:19Ох, автор, как же вы мне сделали плохо и какое же вам за это спасибо.
И за последнюю фразу - отдельно.
И за лошадок))
-
-
18.12.2019 в 00:13-
-
22.12.2019 в 17:57Спасибо огромное за отзывы
В "Магистре" у всех героев такие истории, которые ужасно хочется пофиксить хоть немного, слишком уж им досталось от автора )
-
-
22.12.2019 в 20:22-
-
22.12.2019 в 21:41-
-
23.12.2019 в 13:10Очень недооцененный персонаж в фанфикшене (
-
-
23.12.2019 в 13:41Надо про него ещё что-нибудь написать, точно.
-
-
23.12.2019 в 15:19Да, очень красивый актер. И очень милая и неловкая у него влюбленность )
Надо про него ещё что-нибудь написать, точно.
Всячески поддерживаю стремление!
-
-
23.12.2019 в 15:35-
-
23.12.2019 в 19:49я зареклась судить о вкусах людей, у меня просто кардинальное несовпадение представлений о красоте с половиной фандома
И характер на месте, да, как он пальцем не пошевелил, пока Усянь ему морду бил (дважды!) посл истории с супом.
мне кажется, он отлично сыграл: и мимика, и движения, и вся эта фарфоровость и золотистость ))
-
-
23.12.2019 в 21:02