Автор: Yunmeng Jiang
Бета: Yunmeng Jiang
Размер: мини, 1245 слов
Пейринг/персонажи: Вэй Усянь/Цзян Чэн, пре-Лань Ванцзи/Вэй Усянь/Цзян Чэн
Категория слэш
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: глава Великого ордена отдается своему помощнику возле двух изуродованных трупов прямо на глазах у наследника другого Великого ордена
— А!... — Цзян Чэн уткнулся лбом в сжатые кулаки, давя вырвавшийся стон. — Вэй… ммм!.. Еще!Никогда, ни разу в жизни ему не было так безумно, так невозможно хорошо. Вэй Усянь живой, вернулся к нему, и Цзян Чэн больше не один — с этим огромным, чистым счастьем не могла сравниться даже жестокая радость свершившейся мести. Грязный пес Вэнь Чао еще не перестал дергаться на залитом кровью полу, воздух пах затхлостью и смертью, где-то за дверью ждали Лань Ванцзи и тысяча незаконченных дел. Но Вэй Усянь потянул Цзян Чэна к себе со знакомым блеском в черных глазах, и разве можно было отказать ему, когда Цзян Чэн так соскучился?
Вэй Усянь двигался безо всякого ритма: то мучительно медленно вдавливался внутрь и замирал на несколько долгих мгновений, то толкался так быстро, что Цзян Чэн кусал рукав, чтобы не орать в голос от прошивающих все тело вспышек болезненного удовольствия. А Вэй Усянь, словно издеваясь, прижимался к спине, горячей даже через плотную ткань их одежд, грудью и хрипло шептал, задевая губами край уха:
— Не молчи, не молчи, хочу тебя слышать, — и совсем тихо, почти беззвучно: — думал, никогда больше не услышу.
У Цзян Чэна на кончике языка вертелась тысяча вопросов: с чего он это решил, где он был, что с ним стало, почему не дождался у горы, как овладел темной энергией и не соблаговолит ли, наконец, взять Цзян Чэна по-настоящему, глубоко и жестко, чтобы он поверил — Вэй Усянь действительно вернулся. Но вместо этого изо рта вырвалось:
— Подожди, там… мм! — он почти заскулил на особенно сильном толчке, с трудом заставив себя не сжиматься, и на выдохе договорил: — Лань Ванцзи!
Вэй Усянь действительно остановился и даже приподнялся со спины Цзян Чэна, но тут же звонко шлепнул его по заднице, с притворным возмущением воскликнув:
— Как жестоко! Звать другого мужчину, когда в тебе мой…
Цзян Чэн не глядя завел руку за спину, нащупал голое бедро Вэй Усяня и как следует ущипнул, обрывая непристойную чушь. Не хватало еще, чтобы Лань Ванцзи и правда услышал что-то подобное, как потом смотреть ему в глаза? Вот только Вэй Усянь плевать хотел на приличия и осторожность. В отместку за щипок он толкнулся так резко и глубоко, словно решил достать до самого Золотого ядра, и у Цзян Чэна потемнело в глазах. Он рванулся, пытаясь уйти от невыносимо острой волны жара, но Вэй Усянь опять навалился сверху, крепко прижимая Цзян Чэна к себе, и отчаянно забормотал:
— Не сжимайся, не сжимайся, — его голос дрогнул, разом растеряв все шутливые нотки. — Не могу, я сейчас!
Он говорил что-то еще, но Цзян Чэн уже не слушал. Он вздрагивал всем телом, замерев на самом краю, и не хватало самой малости, чтобы…
— Пожалуйста, — мольба вырвалась словно сама собой, но у Цзян Чэна уже не осталось сил стыдиться.
Внизу живота сладко тянуло, его трясло как в лихорадке от желания получить больше, еще больше удовольствия. Если бы проклятый Вэй Усянь прекратил издеваться и совсем чуть-чуть потерся внутри, где немного больно и очень приятно… Но он как назло застыл без движения, словно намеревался свести Цзян Чэна с ума. Можно было прикоснуться к себе, но ему почему-то хотелось закончить одновременно с Вэй Усянем и только от давления внутри. В отчаянии Цзян Чэн снова попытался вывернуться из цепкой хватки, невольно сжимаясь вокруг горячей плоти.
— Нет! — громкий вскрик Вэй Усяня наверняка услышали даже Бессмертные на своих горных пиках.
Цзян Чэн даже не успел испугаться, что что-то ему повредил, потому что в этот момент двери распахнулись, и в комнату влетел Лань Ванцзи.
Время как будто замерло, и в комнате повисла мертвая тишина. Нужно было что-то сказать, объяснить, оправдаться и принести извинения, но телом Цзян Чэна словно овладел злой дух, не дающий шевельнуться или вымолвить хотя бы слово. Он мог только неотрывно смотреть в бледное лицо Лань Ванцзи, который с каждым мгновением становился белее прежнего, и молиться всем богам, чтобы крыша дома обрушилась прямо им на головы. После такого позора, если Лань Ванцзи не убьет их на месте за то, что они оскорбили его взор столь вопиющей непристойностью, Цзян Чэну все равно придется наложить на себя руки.
Может быть, прошло несколько минут, а может, пара мгновений. Лань Ванцзи не двигался и не отводил взгляд, замерев на пороге, и Цзян Чэн все никак не мог отвернуться или хотя бы зажмуриться. Все тело звенело от напряжения и, самое страшное, от так и не схлынувшего удовольствия — Вэй Усянь внутри него ощущался все также до звездочек перед глазами хорошо.
Напряженную тишину разорвал громкий смех. Кажется, то, чего давно боялся Цзян Чэн, все-таки случилось — этот болван Вэй Усянь окончательно лишился разума.
— Лань Чжань, а ты вовремя, — его голос звучал так весело и беззаботно, словно Лань Ванцзи застал его за мелким нарушением правил Облачных Глубин. — Если бы ты меня не напугал, все бы уже закончилось, а так продержусь подольше.
К ужасу Цзян Чэна, он качнул бедрами, будто хотел доказать Лань Ванцзи свою готовность продержаться. Горячий узел внизу живота, ослабший было от внезапного испуга, вновь стянулся туже, и Цзян Чэн тяжело выдохнул через рот, едва удержав стон.
Ну почему Вэй Усянь уродился таким бесстыдником? Сам Цзян Чэн готов был сгореть со стыда, представляя, что теперь думает про него Лань Ванцзи: глава Великого ордена отдается своему помощнику возле двух изуродованных трупов прямо на глазах у наследника другого Великого ордена. Про все еще тихо сидящюю в углу нежить, Цзян Чэн старался даже не вспоминать. Да еще ни один человек в Поднебесной не оказывался в столь недостойной ситуации! Цзян Чэн знал, что должен сделать, но все никак не мог отвести взгляд от замершего на пороге Лань Ванцзи, сбросить с себя Вэй Усяня и, наконец, как следует выбранить. А тому все было мало:
— Цзян Чэн, давай позовем Лань Чжаня к нам? Ему же скучно просто смотреть, пусть присоединится!
Лань Ванцзи издал какой-то странный сдавленный звук, но все-таки не выхватил Бичэнь — и Цзян Чэн ощутил смутный укол разочарования. Какая была бы быстрая и легкая смерть. Зато от возмущения с Цзян Чэна будто спало заклиятие неподвижности, и он наконец смог отвернуться от Лань Ванцзи, пытаясь через плечо посмотреть в глаза бесстыжему Вэй Усяню.
— Вэй Усянь! Да что ты несешь? Второй молодой господин Лаааа!.. — Проклятый демон Вэй Усянь выбрал именно этот момент, чтобы снова начать двигаться, и Цзян Чэн торопливо зажал себе рот двумя руками, заглушая крик.
Нужно было утопить негодяя в пруду в день знакомства.
— Брось, Цзян Чэн, Лань Чжань такой красивый, — Вэй Усянь толкнулся глубже, сдавленно охнул и почти серьезно продолжил: — А Цзян Чэн надо мной издевается, просил же не сжиматься!
Легко ему было говорить! Цзян Чэн не мог не сжиматься, когда Вэй Усянь заполнял его так глубоко, да еще и на глазах у...
— Пойдешь к нам, Лань Чжань?
На этот раз вопрос прозвучал серьезно, даже слишком серьезно, но у Цзян Чэна совсем не осталось сил задуматься, почему. Наверное, немного безумия Вэй Усяня передалось и ему, потому что в его затуманенном удовольствием разуме мелькнула мысль: а что если Лань Ванцзи и правда?.. Представив, как по его коже скользят длинные изящные пальцы с жесткими мозолями от струн на самых кончиках, Цзян Чэн бессильно уронил голову на руки, пряча лицо, и застонал в голос, уже не стараясь сдержаться. Все пропало, теперь и он лишился рассудка вслед за Вэй Усянем.
— Видишь, Цзян Чэн тоже хочет, иди сюда.
Лань Ванцзи ничего не ответил, а Цзян Чэн не стал спорить. Ему было очень хорошо, очень стыдно, и он сам не знал, чего хочет больше: чтобы Вэй Усянь замолчал и Лань Ванцзи отвернулся, или чтобы продолжал смотреть. Или подошел и… Что именно могло случиться потом, Цзян Чэн не знал, но Вэй Усянь наверняка что-нибудь придумает.
Цзян Чэн крепче вжался лбом в сложенные руки и даже не вздрогнул, когда едва слышно скрипнули высохшие половицы — Лань Ванцзи принял решение.
Название: Вэй Усянь звонит в дверь
Автор: Yunmeng Jiang
Бета: Yunmeng Jiang
Пейринг/персонажи: Цзян Чэн/Лань Сичэнь, преслэш Вэй Усянь/Лань Ванцзи
Тип: слэш
Рейтинг: R
Жанр: юмор, крэк, комедия абсурда и совсем чуть-чуть разрушенной романтики
Размер: миди, ~10 000 слов
Саммари: Цзян Чэн под предлогом обучения каллиграфии заманивает Лань Сичэня на романтический ужин, но его хитрый план проваливается в Вэй Усяня
Предупреждения: modernAU, OOC, тупой юмор, пошлый юмор, секс-игрушки, финский стыд, герои ведут себя как идиоты; альтернативные анатомия, физиология и вообще всё.
Название: Три противоядия
Автор: Yunmeng Jiang
Бета: Yunmeng Jiang
Размер: мини, ~6400 слов
Пейринг/Персонажи: Цзян Чэн / Вэй Усянь
Категория: слэш
Жанр: рефлексия, романс, херт/комфорт
Рейтинг: PG-13
Примечания: пост-канон, гремучая смесь новеллы и дорамы, хэдканоны во все поля, возможный ООС. Чэнсяни – единственный реальный пейринг, но в тексте упоминаются чувства Цзян Чэна к Вэнь Цин. Другие пейринги либо на уровне туманных намеков, либо на уровне мнительной ревности.
Краткое содержание: Наступил день, когда Вэй Усянь пришел в Пристань Лотоса за своим мечом.
— Глава ордена Цзян! — вразнобой взорвалась приветствиями Пристань Лотоса, стоило Цзян Чэну переступить с лодки на деревянный причал.
— Глава ордена Цзян, — повторил за уличными торговцами Вэй Усянь, выбиваясь из общего гула не словами, но интонацией.
Его голос — подсечка, от которой невозможно удержать равновесие. Его лицо — испытание, в котором нельзя сохранить равнодушие. Цзян Чэн онемело стоял на берегу и чувствовал себя так, словно упал в ледяную воду и разучился плавать.
Вэй Усянем было легко захлебнуться.
Они не виделись пять лет. Цзян Чэн оказался не готов к тому, что за прошедшее время в Вэй Усяне останется так мало от Мо Сюаньюя. Сына Цзинь Гуаньшаня отличала почти девичья нежность черт, невысокий рост и хрупкое телосложение. Сколько лет было мальчишке, когда он пожертвовал свое тело «мстительному призраку»? Цзян Чэн не интересовался. Но в одном он был уверен: настоящий Мо Сюаньюй повзрослел бы совсем по-другому. Сегодняшний Вэй Усянь снова выглядел на тот возраст, в котором когда-то погиб. Может быть, он даже выглядел на тот рост, в котором когда-то погиб.
В прошлую встречу только глаза выдавали подмену душ. Сейчас навряд ли кто из знакомых Мо Сюаньюя его признал бы. Красота Вэй Усяня никогда не была нежной.
В его волосах пестрела неизменная красная лента, но черные одежды сменили цвет, посветлев на несколько тонов. Чэньцин выбалтывала имя своего владельца любому встречному, но от остальной части былого образа Вэй Усянь отказался. Официально он не состоял ни в одном из орденов, насколько докладывали Цзян Чэну. Цзян Чэн никогда не просил докладов, не пытался расспрашивать о том, какими дорогами ходил бывший друг. Ему раз за разом продолжали отвечать на незаданные вопросы. Не Хуайсан присылал письма о чудесных пейзажах Чанчуня и о терпкости вина Шэньяна. Цзян Чэн не отвечал даже ради соблюдения вежливости. У писем из Нечистой Юдоли был приторно-сладкий аромат цветов, сочувствия и витиеватых интриг. Старейшина Илина — слишком значимая фигура, чтобы великие кланы позволили себе упустить его из виду. Разве только господин Верховный заклинатель не торопился делиться информацией, но новый Верховный заклинатель в целом не отличался ни многословностью, ни привычкой обсуждать людей за их спинами.
Если верить слухам, с тех пор как Ханьгуан-цзюнь взвалил на себя бремя высшей политики, Вэй Усянь всегда появлялся там, где творилось зло.
«Быть им, если не можешь быть с ним», — виделось Цзян Чэну.
— Даочжан Вэй, — отозвался он на приветствие. С неискренней вежливостью, которая так странно смотрелась между ними.
Непривычное обращение оцарапало горло и немного — душу.
Они разошлись на непонятной ноте. Не расстались врагами, но и друзьями не расстались. Неразлучные в прежней жизни — до предательства, до смерти, — в этой они отправились разными путями, как будто стали друг другу чужими — теми, кого больше не связывала даже ненависть.
Их прежнее единство разбито вдребезги. Свою часть осколков Цзян Чэн всегда носил с собой, под сердцем. Чем сильнее оно билось, тем больнее впивались осколки.
Сердце Цзян Чэн старался по возможности не использовать.
«Кем ты пришел ко мне?» — жег язык единственно важный вопрос.
Никто и никогда не мог ответить, кто они друг другу.
Пережитые трагедии добавили их отношениям горечи, но не прозрачности. Вэй Усяню с самого начала было тесно в любой роли. Или может быть, это чувствам Цзян Чэна было тесно в любой роли, которую он мог предложить Вэй Усяню. Он был его заклятым соперником, с которым они сражались спиной к спине. Был названным братом, которого Цзян Чэн никогда не называл братом вслух. Единственным другом, вызывавшим порою отнюдь не дружеские желания. Он был — всем этим и ничем из.
Цзян Чэн безнадежно запутался в Вэй Усяне, и в храме Гуаньинь бывший друг рвал все соединяющие их нити. Извинялся так, будто стремился вымести осколки из-под сердца Цзян Чэна. Просил прощения, будто навсегда прощался. Отказывался от прошлого — и от того, где они были врагами, и от того, где были близки.
— Заблудился? — желчно спросил Цзян Чэн, перетерпев первую, самую острую боль в потревоженных душевных ранах. Демонстративно прошел мимо незваного — долгожданного — гостя. Вэй Усянь тенью последовал за ним. Плечи пекло призрачным полуобъятием, несмотря на то, что брат держался на несколько чжанов позади, не навязывал прикосновений.
Последнее, что между ними было, — его руки, ласково стирающие слезы со щек Цзян Чэна.
Цзян Чэн ускорил шаг, подстегиваемый предвкушением того, как войдет в главные ворота резиденции и с силой захлопнет их перед лицом бывшего обитателя.
Фантазия, в которой Цзян Чэн прогонял Вэй Усяня, согревала уже не первый год. И ведь на самом деле злость была не от того, что Вэй Усянь пришел в Пристань Лотоса — без приглашения и без предупреждения. Злость от того, что пришел поздно.
Пять лет назад, угодив в западню Цзинь Гуанъяо, Цзян Чэн повел себя несдержанно, выставил свой душевный раздрай на всеобщее обозрение. И все же у него хватило самоуважения — или не хватило времени — не открываться до конца перед посторонними. Он рассчитывал, что Вэй Усянь наведается к нему после, чтобы объясниться без свидетелей.
Вэй Усянь бесстыдно опоздал, заставил ждать слишком долго. Так в его стиле. Он и своего воскрешения заставил ждать слишком долго.
Цзян Чэн не мог обрадоваться встрече. Он корил себя за то, что скучал, хотя после всего, в чем был виновен Вэй Усянь — не должен был скучать. Не должен был прощать. Но сердце так давно хотело простить. Всего лишь нужно было попросить об этом. И Вэй Усянь — попросил.
Жадному сердцу слов оказалось мало. Оно хотело, чтобы брат вернулся в клан. Но об этом Вэй Усянь просить не стал.
Цзян Чэн резко остановился, оглядываясь вокруг и с недоумением осознавая, что ноги вывели его в отдаленную часть Пристани Лотоса. Здесь можно было встретить разве что диких фазанов и таких же диких юных адептов, выслеживающих фазанов. Сколько же они с Вэй Усянем шли в молчании, которого Цзян Чэн не слышал за собственными мыслями?
На поляне, окруженной густыми деревьями, не было ни единой двери, которой можно было бы красиво и громко хлопнуть.
— Я охотился неподалеку. Зашел поздороваться, — отозвался из-за спины Вэй Усянь, словно отвечал на давешний вопрос, который не подразумевал необходимости отвечать.
Цзыдянь ожил, рассыпал жгучие лиловые искры, считывая реакцию хозяина раньше, чем тот успел отреагировать.
— Что с А-Лином? — прорычал Цзян Чэн, порывисто оборачиваясь.
Это — иррациональная вспышка ярости, вспыхнувшая от не менее иррационального страха. Умом Цзян Чэн понимал: если бы с Цзинь Лином что-то случилось, Вэй Усянь не стал бы терять время ни пустыми разговорами, ни пустым молчанием. Но когда речь заходила о Вэй Усяне рядом с Цзинь Лином, Цзян Чэн был не в состоянии рассуждать здраво. Одной мысли, что племянник собирался охотиться в Юньмэне, а после обещал заглянуть в гости, — достаточно, чтобы представить худшее. Ведь Цзинь Лин раз за разом ввязывался в ночные охоты вместе с Вэй Усянем, игнорируя запреты своего дяди.
Старейшина Илина — ожившая легенда, сильнейший темный заклинатель — оставался одиночкой, отказывал любым попыткам напроситься к себе в ученики. Цзинь Лин был одним из немногих, чью компанию Вэй Усянь признавал.
Цзян Чэн не знал, что сильнее — страх за Цзинь Лина или зависть к человеку из прошлого Вэй Усяня, которому нашлось место в его настоящем.
— Они с Сычжуем и Цзинъи отправились на дальние озера.
«Воровать лотосы», — застыло в воздухе проглоченное окончание фразы.
Развлечение, допустимое в четырнадцать, не подобает человеку, пятый год управляющему собственным кланом.
Вот только в четырнадцать Цзинь Лину не с кем было воровать лотосы. Он упустил все то, что наполняло радостью юность его старшего дяди.
Пока Вэй Усянь был мертв, Цзян Чэн справлялся. Или считал, что справлялся. Он был главой клана, занимавшего влиятельную позицию в царстве заклинателей. Он воспитывал племянника, пытаясь обеспечить всем необходимым.
А потом воскрес Вэй Усянь и научил А-Лина дружить. Как когда-то научил дружить самого Цзян Чэна. Или все же нет. Ведь ни с кем другим Цзян Чэн так и не сумел сблизиться.
Всего лишь еще пара строчек в длинном списке того, что смог Вэй Усянь и не смог Цзян Чэн.
— Не смей приближаться к нему! — рявкнул Цзян Чэн, борясь с желанием вцепиться пальцами в отвороты серого ханьфу и с чувством встряхнуть.
Вэй Усянь смотрел прямо и твердо.
— Он мой племянник.
«Нет, не твой. Ты больше не принадлежишь ни клану, ни нашей семье. Ты сам так выбрал много лет назад. Это не было правдой поначалу. Ты сам сделал это правдой», — хотелось ответить Цзян Чэну.
Ничего из этого ему не удалось выговорить.
— Как ты можешь использовать при нем темную энергию? — спросил Цзян Чэн. Слова прозвучали гораздо тише его «Не смей!», но именно они заставили Вэй Усяня вздрогнуть.
— Я осторожен. Ему ничего не угрожает.
— В прошлый раз ты говорил тоже самое, — сказал Цзян Чэн, не повышая голос. — Что ты осторожен. Что все под контролем. Что ничего не случится.
Алая кисточка качнулась — от порыва ветра или от злорадства. Цзян Чэн перевел на нее взгляд и сухо сглотнул.
Чэньцин не была незаменимой. Она — всего лишь посредник. Инструмент. Вэй Усянь мог бы выстругать новую флейту, повесить новую кисточку — и это была бы Чэньцин.
И все же не проходило и дня, чтобы Цзян Чэн не вернулся мыслями к тому моменту, когда бросил призрачную флейту Вэй Усяню. Цзян Чэн взял ее с собой под действием неясного порыва. Отдал, повинуясь обстоятельствам.
Но после не мог перестать сомневаться в правильности поступка.
Чувство обреченности, пустотой расползающееся под ребрами, не из-за того, что уже случилось. Из-за того, что могло случиться. Однажды Цзян Чэн совершил роковую ошибку — не стал проводить различие между Вэй Усянем, которого знал, и Вэй Усянем, который вернулся с горы Луаньцзан. Он видел разницу, даже слепой увидел бы. Но он принял ее, принял голодную черноту, созвучную собственной жажде мести. И чем обернулось потакательство?
Вэй Усянь трижды не сумел справиться с собственными силами. Каждый раз при этом погибал тот, кто был важен Цзян Чэну.
Он не мог потерять еще и Цзинь Лина. От одной мысли об этом темнело в глазах.
Цзян Чэн разучился доверять Вэй Усяню. Разучился на него полагаться. Любить вот только не сумел разучиться.
— Это другое! — ввинтился в уши горячечный голос. — Я не использую ничего опасного.
— Конечно. Призыв нарисованных глаз — все равно что огненный талисман.
— В городе И у меня не было выбора. Это не повторится.
Этих заверений достаточно, чтобы вся фальшивая сдержанность покинула Цзян Чэна.
— Мы оба знаем, как хреново ты держишь слово! Научись уже не разбрасываться обещаниями, которые не сможешь выполнить!
Братьям не обещают оставаться рядом всю жизнь.
Это и возлюбленным обещают, только если по-настоящему уверены в чувствах.
— Цзян Чэн.
— Ты вообще не учишься на своих ошибках, да? Самонадеянный идиот! Продолжаешь пользоваться дрянью, которая однажды тебя уничтожила. Тебя и тех, кто был с тобой. И хоть кто-то пытается тебя образумить? Даже Лань Ванцзи бросил попытки.
В прежние времена второй господин Лань твердил, что темный путь разрушает тело и душу. Что заставило его переменить свое мнение шестнадцать лет спустя? И что случилось потом, раз человек, который встал рядом с Вэй Усянем, когда весь заклинательский мир обратился против, больше не был рядом?
— Не вмешивай в это Лань Чжаня.
— Отчего же? Мне ведь интересно, почему ты не со своим Ханьгуан-цзюнем. Что между вами произошло или, может, не произошло?
— Ты что, ревнуешь? — Вэй Усянь отвесил вопрос словно пощечину, несмотря на мнимую мягкость тона.
— Следи за языком!
Предположение Вэй Усяня — чистой воды провокация. За многие годы у Цзян Чэна выработалась устойчивость к подобного рода выходкам. Он был хорошо осведомлен: Вэй Усянь заигрывал без умысла, был добр к людям по природе своей. Таков уж характер. Это ничего не значило. Даже в тех случаях, когда обаяние Вэй Усяня было направлено на самого Цзян Чэна. Особенно в этих случаях.
В Цзян Чэне не было столько мелочной ревности, сколько в Вэй Усяне — флирта. Он ревновал только тогда, когда действительно чувствовал угрозу. Было всего два человека, к которым Цзян Чэн мучительно ревновал своего названного брата.
Впервые он напился уксуса, когда они учились в Облачных глубинах.
— Мой меч у тебя? — после тяжелой паузы, невпопад спросил Вэй Усянь.
— Я давно переплавил его на гвозди.
— Я хотел его забрать, — продолжил Вэй Усянь, не обращая внимания на слова Цзян Чэна.
— Ты же не…
— Я сформировал золотое ядро.
Цзян Чэн стиснул зубы, уязвленный очередным проявлением превосходства брата:
— Все еще неукоснительно следуешь девизу ордена, который бросил? Совершаешь невозможное?
— Второй раз идти по пути самосовершенствования проще, чем в первый. Все-таки я уже знаю дорогу.
Вэй Усянь как будто бы пытался сделать вид, что в его достижении не было ничего особенного, как будто не было общеизвестно, что если заклинатель не сумел сформировать ядро еще в подростковом возрасте, сделать это взрослому человеку — в разы труднее.
Ядро неразрывно связано с физическим телом, но его сила пропорциональна силе души. Дух Вэй Усяня в теле Мо Сюаньюя — уникальный случай. Вэнь Цин бы захотела его изучить.
Мысли о Вэнь Цин как всегда непрошенные. Некоторых мертвецов Цзян Чэн не способен оставить земле.
— Что же ты скромничаешь? Все знают, что Мо Сюаньюй был слабым заклинателем.
— Нет, не был. Ему просто не дали шанса раскрыть свой потенциал. Начали обучать в четырнадцать и изгнали, не прошло и года. Изгнали за то, что не имело отношения к его заклинательским способностям.
Вэй Усянь защищал человека, с которым даже ни разу не говорил, словно родного.
Цзян Чэн проклинал его манеру включать весь мир в зону своей ответственности. В роли друга Цзян Чэн порою искренне ненавидел Вэй Усяня. В роли врага его никогда не получалось ненавидеть как следует.
— Значит, величайший темный заклинатель всех времен решил вернуться на путь меча? Занятная шутка. Я был уверен, что ты давно похоронил того Вэй Усяня.
Они непримиримо смотрели друг другу в глаза. Нападали словами, нанося раны, от которых нельзя было уклониться.
— Спасибо за «величайшего». Твои комплименты слаще спелой локвы.
— Это не комплимент.
— Ты только что ругал меня за то, что я снова использую темную ци. Чем ты недоволен сейчас — тем, что я использую светлую?
— А что, до трюков ты больше не опускаешься?
— Сейчас многие заклинатели их применяют. Мой компас, мои флаги. Но они — не Стигийская Тигриная Печать.
Этот обмен выпадами тоже завершился не в пользу Цзян Чэна. Он примерился для последнего удара:
— Почему бы тебе не выковать новый меч? Новое тело. Новая жизнь. Этот ряд просит о продолжении, разве нет?
— Новый меч будет просто заменой, — парировал Вэй Усянь. — Я скучаю по Суйбяню. Он подходил мне идеально.
Вэй Усянь ответил так, как будто говорил совсем не про меч. Может быть, Цзян Чэну просто хотелось, чтобы он говорил не про меч.
Отвернувшись, Цзян Чэн достал из рукава талисман и чернила. Написал короткую записку, вложил в нее немного ци — и бумажная бабочка упорхнула в сторону резиденции. С ее крыльев сыпался блестящий пурпур, тающий в воздухе.
Цзян Чэн упускал еще одну возможность с чувством хлопнуть дверью.
В заново отстроенном родительском доме он был окружен вещами мертвецов. Сидел на резном троне отца. Носил на пальце кольцо матери. Скреплял волосы заколкой, подаренной сестрой. Но хуже всего был простой деревянный гребень, который Цзян Чэн не решался выбросить, как когда-то не решался подарить.
Чэньцин шестнадцать лет пролежала в тайнике, надежно запечатанная талисманами подавления. За эти годы она ни разу не увидела ни проблеска солнечного света — Цзян Чэн не удосуживался проверять сохранность. Видеть ее, касаться ее было больно и горько. Чэньцин едва ли считалась боевым трофеем. Скорее — свидетельством безоглядного поражения.
Суйбянь Цзян Чэн хранил последние пять лет. На каких правах? Подарка? Заложника? Его ведь даже не сам Вэй Усянь отдал, а его бешеный пес. Втайне и вопреки решению хозяина. Чтобы Цзян Чэн убедился, если не поверит словам.
Он убедился.
От Цзян Чэна осталось так мало после того, как поверил.
А потом что же? Он должен был вернуть Суйбянь? Разве ему предоставили такую возможность? Со стороны казалось, что меч ему не оставили, меч у него попросту забыли за ненадобностью.
Чэньцин напоминала о том Вэй Усяне, которого Цзян Чэн когда-то возненавидел. Суйбянь напоминал о том Вэй Усяне, которого Цзян Чэн любил.
Короткий разговор досуха выпил моральные силы. Цзян Чэн прислонился спиной к ближайшему дереву и закрыл глаза, прячась в поверхностной медитации. Ему слишком сильно хотелось смотреть на Вэй Усяня, чтобы себе это позволить.
Под смеженные веки брызнуло отсветом лилового. Возвратившаяся бабочка пеплом осыпалась в протянутую ладонь.
— Глава ордена!
Юный адепт, расторопно выполнивший поручение, склонился в низком, почтительном поклоне, на вытянутых руках протягивая меч.
Цзян Чэн взял Суйбянь в руки. Отослал младшего ученика небрежным жестом. Стоило тому скрыться из виду, Цзян Чэн извлек из рукава еще один талисман, активируя легким духовным импульсом. Вокруг поляны прошла рябь отводящего внимание поля. Предосторожность, которая могла оказаться не лишней. Листва потревоженно зашелестела и умолкла той неестественной тишиной, которой природа отзывалась на вмешательство в энергетическую структуру мира.
Возвращать меч было сложно. Как будто, отдав его, Цзян Чэн окончательно рассчитался бы с Вэй Усянем. Не позволяя себе малодушия, Цзян Чэн перехватил ножны за лезвие, протягивая рукоятью вперед. В этом не было ни капли церемонности, ни толики вежливости, но Вэй Усянь не обратил на это внимания. Едва взяв Суйбянь в руки, он тут же достал его из ножен — Цзян Чэн видел, с какой жадностью дрожали пальцы. Вэй Усянь действительно скучал. Настолько, что совсем не мог это скрыть. Стоило ли удивляться?
Цзян Чэн пристально следил за реакцией. Не пропустил, как у Вэй Усяня расширились зрачки, когда он вслушался и осознал. Посмотрел на Цзян Чэна — удивленно и радостно. Улыбнулся широкой своей улыбкой, от которой Цзян Чэн отвык, но которую не мог забыть.
Стыд жаром окатил щеки. Не раздумывая, Цзян Чэн обнажил Саньду.
Он вложил в первый удар изрядное количество духовной силы. У обычного человека выпад непременно выбил бы оружие из рук. Вэй Усянь удержал блок. Цзян Чэн расцепил клинки и бросился в новую атаку раньше, чем у Вэй Усяня хватило бы дерзости прокомментировать вслух то, что брат ухаживал за его мечом. И в одном слове «ухаживал» слишком много той заботы и печали, что с головой выдавали Цзян Чэна.
По какому-то злому року он полировал Суйбянь именно сегодня.
Хуже того — упустил из виду эту компрометирующую деталь. Не попытался скрыть.
И теперь стало неважно, насколько резок будет Цзян Чэн и что именно скажет — Вэй Усянь уже понял, как сильно тот по нему тосковал.
Они кружили по поляне — чересчур маленькой, чтобы сражаться было удобно. Вэй Усянь перешел из защиты в нападение. В его технике узнавались приемы ланьлинской школы, к которой он прежде не прибегал. Цзян Чэн отказывался уступать инициативу, даже если атаковать Вэй Усяня было неудобно вовсе не из-за недостатка пространства для маневра. После той правды про золотое ядро, которую узнал Цзян Чэн, он обещал себе больше никогда не обращать Саньду против своего брата. Но сейчас — не настоящая схватка, уж скорее — ностальгический бой о тех временах, когда они состязались, совершенствуя навыки, и юный Вэй Усянь подначивал своего шиди, сокрушаясь, что в Пристани Лотоса не мог подыскать себе по-настоящему достойного соперника.
Ци кипела в меридианах. Цзыдянь покалывал руку, но Цзян Чэн его одергивал. Он не собирался использовать подобное преимущество. Ему был нужен обычный бой на мечах — измерить силу Вэй Усяня.
Эта схватка оказалось не такой уж и простой. У Цзян Чэна было больше опыта на многие годы и битвы. Он отточил свое мастерство мечника. Но проблема была в том, что они с Вэй Усянем хорошо друг друга знали, выучили саму манеру мыслить. Как ни прискорбно, Цзян Чэн продолжал думать так же, как думал, когда им было по пятнадцать.
Разве только Вэй Усянь отвлекал собой гораздо сильнее, чем когда им было по пятнадцать. Раньше его улыбка казалась чем-то само собой разумеющимся. Не теперь.
Вэй Усянь не улыбался, когда играл на Чэньцин. А сейчас он отчетливо наслаждался каждым своим движением, самим ощущением металла, продолжающего его руку. На контрасте стало особенно заметно, как зажат был Вэй Усянь поначалу, и как отпустил себя, стоило узнать секрет Цзян Чэна. Названный брат бессовестно красовался, лучился самодовольством — и в кои-то веки это не раздражало. У Цзян Чэна была отличная возможность выместить в бою накипевшую обиду, но сейчас он ее не чувствовал. Вэй Усянь излучал свет, и это притягивало взгляд. Заставляло любоваться. Разделять его мальчишеский восторг.
Этот бой нельзя было затягивать. Он и без того выходил из-под контроля.
По наитию Цзян Чэн мысленно обратился к Суйбяню, веля ему остановиться. Меч не то чтобы безоговорочно послушался команды, но его заминки оказалось достаточно, чтобы лезвие Саньду уткнулось в шею Вэй Усяня.
Тот недоуменно моргнул, но почти сразу на лице проступило понимание. Вэй Усянь восхищенно присвистнул и принялся паясничать:
— Какое коварство, глава ордена Цзян. Вы слишком хорошо поладили с моим мечом. Обращать его против вас — крайне неблагоразумно.
Проклятый Вэй Усянь второй раз за считанные минуты заставил Цзян Чэна испытывать стыд. Только в этом случае — совершенно необоснованный. Вэй Усянь — не тот, кто гнушался использовать уловки. Он и не тот, кто их осуждал. В его словах и сейчас не было упрека, но они заставляли жалеть о порыве. Жульничать не имело смысла — Цзян Чэн победил бы в любом случае. Просто стало интересно, сработает ли такой ход.
Цзян Чэн отвел меч, убирая его в ножны. Вэй Усянь сыто потянулся и повесил Суйбянь на пояс. Как можно дальше от Чэньцин. Шагнул к Цзян Чэну, беззлобно и безболезненно ткнул ему кулаком под ребра. Цзян Чэн привычно вернул жест.
Глупое ребячество, совсем не надлежащее их возрасту и положению.
— Жить надоело?
Казалось, Вэй Усянь искренне наслаждался проигрышем, когда Цзян Чэн не мог получить и капли удовлетворения от победы. Впрочем, от этого боя у него изначально не было ни единого шанса на то, чтобы получить удовольствие. Даже если последнее время Вэй Усянь тренировался фехтовать учебными мечами, между ними оставалось около двадцати лет разницы воинского опыта — было бы попросту унизительно не справиться с братом даже с такой форой. Но и победа безнадежно обесценивалась. Даже честная. А его — честной не была.
Вэй Усяню Цзян Чэн проигрывал даже тогда, когда выигрывал.
— Признайся, ты когда-нибудь бился моим мечом? — заговорщицким тоном спросил Вэй Усянь.
— Нет. Конечно нет.
«Но хотел», — повисло между ними очередной замолчанной репликой.
Когда Вэй Усянь пропал на три месяца, Цзян Чэн носил его меч на бедре, рядом со своим. Когда Вэй Усянь пропал на пять лет, Цзян Чэн повесил его меч в своей комнате. Оба раза хранением он не ограничился.
Острота заклинательского меча — это не только и не столько острота его лезвия. Это — острота ци, которой оно пропитано. Энергия, наполняющая меч, не рассеивается, но застаивается. Взять в руки оружие, в которое давно не вливали духовную силу — все равно что выпить стакан воды, простоявший несколько суток. Жажду утолит, но на языке останется привкус затхлости. Меч со «свежей» энергией имел преимущество перед тем, который давно не держали в руках. Мимолетное, существующее лишь в самом начале схватки. Но если речь шла о настоящем бое — оно могло сыграть решающую роль.
Или если речь шла о поединке с более сильным соперником, которого было так трудно превзойти. Так трудно и так необходимо — ведь именно этого требовали и заветы ордена, и собственное сердце.
Вэй Усянь издавна дразнил Цзян Чэна за то, что он полировал Саньду чаще, чем это было реально необходимо. Чаще, чем он сам полировал Суйбянь — даже в те времена, когда действительно это делал. Но Цзян Чэна бодрил ритуал, и он не собирался от него отказываться. Цзян Чэн был готов вкладывать всего себя в любое преимущество перед раздражающе талантливым названным братом.
После вылазки в лагерь перевоспитания Вэней, Цзян Чэн забрал Суйбянь по праву главы ордена, по праву брата. Вынул его из ножен на привале. Просто убедиться, что меч был в порядке. Не был. За него посмели хвататься псы из клана Вэнь. Цзян Чэн и сам не заметил, как достал тряпицу и принялся оттирать их отпечатки — стирать даже намек на их следы, как собирался стереть с лица земли следы самих вэньских псов. Не отдавая отчет в своих действиях, Цзян Чэн начал переливать в Суйбянь духовную энергию. Это могло оказаться бесполезной тратой сил, когда каждая крупица силы была на счету. Это успокаивало, как данное самому себе обещание: во что бы то ни стало найти брата, вернуть ему меч острым, сильным, готовым к бою.
Тогда Цзян Чэн даже не понял, что Суйбянь звал его. Признавал его.
Неопытный мальчишка годами не держал ничего кроме Саньду. Забыл как должен, или вернее — не должен ощущаться чужой меч. Ему и в голову не приходило, что меч по имени «Какая разница» мог оказаться безнадежным однолюбом. Цзян Чэну никогда раньше не нравился Суйбянь. Слишком женский меч, чем он часто упрекал брата. Но с некоторых пор «женский меч» сам просился в руки. Цзян Чэн часто смыкал пальцы на рукояти, находя в этом поддержку.
Он надеялся, что при встрече с Вэй Усянем меч расскажет о том, о чем сам Цзян Чэн никогда бы не стал говорить словами. Предвкушал момент, как отдаст Суйбянь брату, и тот почувствует, что в нем — чистая энергия. Как будет благодарен за это внимание. За эту веру.
Все произошло именно так и совсем не тогда.
Цзян Чэн вернул брату флейту, которую нестерпимо хотелось стереть в пыль. Вернул меч, о котором заботился ровно так же как о собственном, несмотря на явную ревность Саньду. Но у него оставался еще один подарок от Вэй Усяня. Подарок, который он не смог бы вернуть и с которым не умел жить. Цзян Чэн предпочел бы никогда о нем не узнавать или знать с самого начала.
— Но у тебя же наверняка были идеи, да?
Неожиданно для себя Цзян Чэн рассказал:
— Да. Два меча — удобно для сражения с воздуха. Стоять ногами на Саньду, Цзыдянем удерживать врагов на расстоянии, ручными печатями управлять Суйбянем.
Цзян Чэн не раз бился Цзыдянем, планируя на своем мече. Но затея с еще одним мечом на пределе возможностей: управлять тремя совершенно разными потоками ци — не под силу никому из ныне живущих заклинателей. Если бы Цзян Чэн справился — было бы чем покрасоваться перед Вэй Усянем.
Не было смысла отрицать: Цзян Чэн привязался к Суйбяню, сожалел, что не воспользовался им в бою. Не то чтобы не успел. Попросту не позволял себе зайти так далеко. Сражение с Суйбянем в руках слишком уж похоже на сражение с Вэй Усянем плечом к плечу. Цзян Чэн не хотел заниматься самообманом. Но это не мешало ему представлять, как вписать второй меч в рисунок боя.
Он вложил в Суйбянь столько духовных сил, что просто не мог не чувствовать его своим.
— Какая интересная фантазия, — томно протянул Вэй Усянь, как будто они говорили совсем не о сражении. — Почему ты не попробовал?
Они оба знали почему, незачем говорить вслух. Цзян Чэн не мог отрепетировать боевую схему, не спросив разрешения законного хозяина. И не мог спросить у законного хозяина разрешение.
— Если тебе нужно мое благословение, оно твое. Давай, — предложил Вэй Усянь, без труда читая мысли человека, с которым прожил половину жизни.
— Сейчас? — переспросил Цзян Чэн.
— Боишься не справиться? Тогда одолжи Саньду. Я попытаюсь.
— Ни за что!
Цзян Чэн был не в состоянии отдать свой меч Вэй Усяню. Правда, нет. Не потому что не был готов ко второму раунду их извечного противостояния.
Потому что его меч звали Саньду.
Неведение, привязанность, злость. Когда-то отсылка на буддистские три яда ума казалась Цзян Чэну остроумной. Однажды он подумал, что эти три порока как нельзя лучше характеризовали его отношения с братом. Цзян Чэн не вкладывал этот смысл, но, раз заметив, выкинуть из головы уже не получалось. Его назвали Саньду Шэншоу, и тем ироничнее теперь звучало прозвище. Ведь он был беспомощен перед этими слабостями.
— Не будь таким жадным. Мой меч столько пробыл у тебя. Кто знает, что ты с ним все-таки делал. Ну, помимо, — потешался Вэй Усянь, изображая пальцами, как будто полировал невидимый меч. Отчего-то движение напоминало совсем не о полировке мечей. Словно мало было жеста, выражение лица Вэй Усяня, сам блеск глаз и прикушенная губа выглядели вопиюще бесстыдными.
У Цзян Чэна пересохло во рту. Только Вэй Усянь мог одновременно раздражать и возбуждать. Остро захотелось швырнуть в него чем-нибудь потяжелее, но под рукой не было ничего подходящего. Кроме разве что Саньду.
— Ты ужасен. Тебя убить мало, — с чувством сказал Цзян Чэн, не шелохнувшись.
Он любил Вэй Усяня слишком по-братски, чтобы вожделеть, и слишком собственнически, чтобы не вожделеть.
Не получалось равнодушно смотреть, как в Облачных Глубинах Лань Ванцзи доставалось то внимание, которое раньше безраздельно принадлежало ему.
В день, когда Цзян Чэн купил гребень у торговки в Цайи, он впервые поймал себя на том, что ему хотелось поцеловать Вэй Усяня. Странно было безо всякой на то причины увидеть в лучшем друге чувственную привлекательность, которую не замечал проведенные бок о бок годы. Как будто Цзян Чэн сам себе все выдумал, боясь его потерять. Эти фантазии не прижились в сердце. Остались редким наваждением, которое застилало глаза в моменты, когда Цзян Чэн был меньше всего к нему готов.
Иногда казалось, что в отрыве от ревности его желания попросту не существовало. Что по-настоящему он не хотел Вэй Усяня в свою постель, он всего лишь не выносил мысли о том, чтобы Вэй Усянь был в постели кого-то другого.
Даже сейчас Цзян Чэну больше хотелось сорвать с Вэй Усяня безликие серые тряпки и одеть его в лиловое, чем просто сорвать с него безликие тряпки.
С горы Луаньцзан Вэй Усянь вернулся одетым в черное. Цзян Чэна покоробил отказ от фамильных цветов клана, но Вэй Усянь сумел его убедить: люди должны узнавать последователя пути тьмы, сыгравшего решающую роль в Аннигиляции Солнца. И все же с тех пор Цзян Чэн не мог избавиться от ощущения, что Вэй Усянь больше ему не принадлежал. Для узнаваемости хватило бы и флейты. Но Вэй Усянь искал не только узнаваемость. Он искал правильный образ. Зловещего темного заклинателя, повелителя мертвых. Ведь в настоящем Вэй Усяне не было черного и зловещего, он был олицетворением света. Ровно до тех пор, как его погасили.
Луаньцзан Цзян Чэн возненавидел задолго до того как лично ее навестил. До того как Вэй Усянь выбрал не его клан, а Цзян Чэн чуть не спросил, любит ли он Вэнь Цин. До того как Вэнь Цин вернула ему гребень, а он чуть не спросил, любит ли она Вэй Усяня.
Цзян Чэн не всегда различал зависть и ревность. Особенно плохо различал, когда видел Вэнь Цин подле Вэй Усяня.
Кого он, в конце концов, ревновал? На чьем месте хотел оказаться?
Иногда совесть главы клана вынуждала Цзян Чэна отправляться на поиски супруги, хотя единственная дева, которую он желал видеть своей невестой, погибла десятилетия назад.
Но это был его долг — перед собственным орденом и Цзинь Лином. И все же, каждый раз, когда Цзян Чэн знакомился с выгодной партией, которая не вызывала отклика в его душе, — перед глазами вставали родители, и он медлил перед долгом.
В ночи после сватовства его терзал один и тот же сон про Пещеру Усмирения Демона, в котором Вэй Усянь и Вэнь Цин занимались любовью. Можно ли было считать это кошмаром? Во сне Цзян Чэн не помнил, что оба они мертвы. Он и бодрствуя не всегда верил, что мертвы.
Во сне Цзян Чэн стоял поодаль незамеченным, слушал стоны, всматривался в тени, сгорая от того, как сильно их ревновал и как сильно их жаждал.
Он бы многое отдал, чтобы хотя бы один из них выбрал его.
Но с тех пор как Цзинь Гуанъяо вывернул прошлое наизнанку своими ядовитыми речами, Цзян Чэн не мог не думать о том, что это он сам должен был выбрать их обоих. Не отпускать своего брата в фальшивое изгнание на Луаньцзан, забрать Вэней в Пристань Лотоса. Сделать предложение Вэнь Цин, как ему столь безрассудно хотелось. Весь заклинательский мир восстал бы против ордена Юньмэн Цзян, но у него был бы Вэй Усянь, были бы силы противостоять чужой армии. Вместо этого Цзян Чэн выбрал путь, который уберег родной край от того чтобы вновь захлебнуться в крови. Может быть, это решение оказалось неправильным. Оно принесло временный покой его землям и навсегда лишило покоя его душу.
— Цзян Чэн, ты хотя бы знаешь, где мы сейчас?
— В Юньмэне? В Пристани Лотоса? — скептически предположил Цзян Чэн.
Вэй Усянь в возбужденном нетерпении махнул ему за спину:
— Это ведь то самое дерево.
— Какое дерево?
Вэй Усянь обошел вокруг Цзян Чэна. Приблизился к одному из деревьев с прямым стволом и раскидистыми ветвями — такому же, как любое другое здесь. Почти любовно огладил кору.
— То, где я прятался, когда ты выкинул мои вещи и велел убираться, помнишь?
— Как будто я знаю, на котором ты отсиживался. Уж прости, но канаву, где я тогда подвернул ногу, не смогу тебе показать.
— Интересно, а что если… — пробормотал Вэй Усянь и вдруг обхватил ствол руками, будто всерьез собрался взбираться.
Цзян Чэн схватил брата за шкирку, пресекая нелепый маневр в зародыше.
Вэй Усянь недовольно повел плечом:
— Эй! Мне же было интересно, поймаешь ли ты меня, если я начну падать!
— Я поймал. Просто до того, как ты начал падать.
Вэй Усянь с силой дернулся, вырываясь из хватки, разворачиваясь одним рывком. Цзян Чэн успел среагировать — просунул левую руку между деревом и затылком Вэй Усяня, чтобы смягчить возможный удар.
Сохраняя устойчивость, Вэй Усянь вцепился в плечи Цзян Чэна. Получилось до боли похоже на объятие. Цзян Чэн впитывал Вэй Усяня — растрепанного и разгоряченного недавней схваткой. Они оказались так близко друг к другу, что можно было отчетливо различить запах специй. Цзян Чэн больше не ел острой пищи, слишком уж она напоминала о Вэй Усяне. Не то чтобы в доме, где каждый угол был наполнен воспоминаниями о названном брате, это могло уберечь от мыслей. Но специи — именно то, каким Цзян Чэн представлял Вэй Усяня на вкус.
Длинные волосы мягкой волной щекотали ладонь. Влекло зарыться в них пальцами. Потянуть на себя.
Цзян Чэн впервые хотел поцеловать Вэй Усяня просто потому что хотел поцеловать, а не потому, что рядом был человек, который мог вмешаться и опередить, увести из-под носа Вэй Усяня и все его поцелуи.
Цзян Чэн с усилием сморгнул морок. Разорвать объятие — не сумел даже попытаться.
Может, если бы с самого начала они имели право открыто очертить отношения братством, все эти непрошенные желания не сумели бы пройти через барьер родственного. Но так уж вышло, что между ними не поставили барьеров. Мысленно называть Вэй Усяня братом почти так же бесстыдно, как мысленно его целовать.
Вэй Усянь был его неопределенностью. Его персональным проклятием. Его счастьем, за которое с первой встречи приходилось дорого платить.
Девятилетний Цзян Чэн был уверен, что отец привел мальчика с улицы для него. Ведь именно ему поручили заботиться о Вэй Усяне. Цзян Чэну и в голову не пришло — и еще долго не приходило, что отец мог привести его для себя.
В детстве Цзян Чэну позволили обмануться. Позволили решить, что Вэй Усянь — его. Зыбкая иллюзия. Даже тогда было ясно, что Вэй Усянь — для всех, и присвоить его только себе не получится. Но Цзян Чэну так нравилось это заблуждение, что полностью избавиться от него не удавалось даже сейчас, после всех нарушенных клятв верности.
Мама всегда была против их дружбы, тем сильнее распаляя желание дружить. Именно за нее, за эту дружбу, а вовсе не за опрометчивые выходки, мадам Юй наказывала первого ученика клана Юньмэн Цзян. Она не любила воспитанника не за дурной характер, а за то, что он не был ее сыном. Цзян Усяня она бы любила.
Многие ненавидели Вэй Усяня не за то, что он сделал и кого погубил, а за то, что не могли быть им или с ним.
Цзян Чэн хорошо их понимал. Раньше он был с Вэй Усянем, потому что не мог им быть.
Когда они с братом были младше, он хотел стать таким же сильным. Цзян Чэн и сам считался талантливым заклинателем, пока его не сравнивали с Вэй Усянем. Его сравнивали всегда. И хуже всего, что он сам — первый, кто сравнивал. Цзян Чэн слишком громко просил о том, чтобы не быть слабее Вэй Усяня, и боги исполнили его желание — извращенным, жестоким способом.
Чувствуя тепло рук на плечах, Цзян Чэн думал о противоестественной операции, которой не помнил. О том, что в их жизни был момент запредельного единения, которое не случается даже на пути совместного самосовершенствования. Они делили одну душу — ту ее часть, что с каждым часом все меньше принадлежала Вэй Усяню и все больше — Цзян Чэну.
Не существовало между людьми долгов, за которые требовалось расплачиваться собственной душой.
— Я не возвращался за телами, — судорожно выдохнул Цзян Чэн.
— Что?
— Я не возвращался. Тебя заметил отряд заклинателей из клана Вэнь. Я отвлек их на себя.
— Зачем? Ты же…
— А ты зачем?.. — отбил вопрос Цзян Чэн, потянувшись раскрытой ладонью к животу Вэй Усяня. В последний момент оборвал жест, не коснувшись даньтяня. Вместо этого прижался лбом ко лбу.
Вэй Усянь заставлял одновременно испытывать несовместимые чувства. Ладно бы просто кидало из крайности в крайность, сменяя любовь ненавистью. Так бывает. Но у Цзян Чэна чувства не проходили, не вытесняли одно другое. Они разрастались, накапливались, и оставалось только цепляться за то, которое ярче, чтобы душу не разодрало от противоречий.
Пристань Лотоса горела, и Цзян Чэн сгорал вместе с ней. Он оказался в шаге от того, чтобы своими руками убить брата, но когда Вэй Усяню стала грозить реальная опасность — бросился его защищать, не раздумывая о последствиях или о том, чья жизнь ценнее.
Цзян Чэн потерял слишком многих. Не мог потерять еще и его. Только не его.
До боли узнаваемый поступок, который так не хотелось узнавать.
Вэй Усянь был виноват в смерти родителей, и Цзян Чэн подставился под удар вместо него. Он был виноват в смерти Цзинь Цзысюаня, и сестра подставилась под удар вместо него.
— Мне плохо без тебя, — произнес Вэй Усянь так тихо, что Цзян Чэн не был уверен, не придумал ли это. Он решил бы, что придумал, если бы чужое дыхание не оседало на губах.
— Ты прятался от меня пять лет.
— Я не мог прийти к тебе Старейшиной Илина. А на то, чтобы перестать им быть, понадобилось пять лет.
От этого признания у Цзян Чэна едва не остановилось сердце. И сразу — забилось сильнее, посылая кровь не по артериям, а по тем нитям, что сшивали судьбы Цзян Чэна и Вэй Усяня.
Люди придумали поцелуи, чтобы разговаривать о чувствах без слов. Цзян Чэн подался вперед, стирая последнее расстояние, касаясь губ. Вписывая Вэй Усяня в ту роль, которую никогда не мог предложить. В ту, про которую и сам не был уверен, что хотел видеть его именно в этой роли. Но другие — слишком мало для того, что их связывало.
Вэй Усянь застыл, не откликнулся на прикосновение. Цзян Чэн в нетерпении ткнул его рукой под ребра, чтобы тот уже наконец-то отмер. Отреагировал. Ответил или оттолкнул.
Вэй Усянь не оттолкнул.
Впился пальцами в плечи, притягивая к себе, порывисто вжимаясь губами в губы. Его рот жег, словно был вымазан в перце. Цзян Чэн облизнулся поверх поцелуя, надеясь сглотнуть остроту. Но Вэй Усянь был весь из себя — острота и жар, плавящие тело и мысли.
Цзян Чэн зарылся пальцами в черные волосы — как мечтал совсем недавно.
В какой-то момент он настолько потерялся в ощущениях, что не уследил за собственной ци. Влил в Вэй Усяня силу, как до этого вливал в его меч. Словно пытался залечить раны, которые не лечатся.
Это оказалось ошибкой.
Цзян Чэна отбросило от Вэй Усяня, вытащило из блаженного томления — растерянного и не понимающего.
Он согнулся, как после яростного удара под дых, судорожно хватаясь за живот. Только потом пришла боль. Она расходилась по всему телу и по всем меридианам. Нестерпимо пульсировала в даньтяне. Собственная ци сходила с ума, обжигая энергетические каналы, лишая семи органов чувств разом.
Вечность спустя агония начала отступать.
Цзян Чэн наткнулся руками на дерево. Прислонился к нему спиной. Сполз по шершавому стволу вниз, на траву — ноги не держали. Краем сознания и не до конца вернувшимся зрением Цзян Чэн заметил, что Вэй Усянь устроился рядом. Кажется, он что-то говорил или касался. Переживал.
Цзян Чэн погрузился в медитацию, пытаясь взять собственные духовные силы под контроль. Их вдруг оказалось гораздо больше, чем он привык. Он вслушался внимательнее и наконец различил, что ощущал меридианы сидящего справа от себя Вэй Усяня словно собственные.
От этого открытия окатило невыносимым ужасом и кричащим восторгом.
Цзян Чэн крупно вздрогнул. Они с Вэй Усянем сидели близко друг к другу — и пальцы соприкоснулись с чужими. Цзян Чэн не успел отдернуть руку. Вэй Усянь накрыл ее ладонью, крепко сжимая поверх кольца. Цзян Чэн благодарно переплел пальцы.
Цзыдянь молчал, как будто тоже не различал их.
@темы: Совет кланов, Орден Юньмэн Цзян, Романс/пвп/флафф/юмор, Текст
-
-
15.12.2019 в 00:34-
-
15.12.2019 в 00:40Ржала сквозь фэйспалм, когда читала. Сичэн прекрасный, но Вэй Усянь - это пиздец, гспд
-
-
15.12.2019 в 01:13-
-
15.12.2019 в 01:19Спасибо
-
-
15.12.2019 в 11:40Очень классный текст, роскошные диалоги, и комедия абсурда удалась на ура. Редкий пример крэка, не скатившегося в треш. Смеялась в голос, спасибо большое!
Единственное, мне текст показался не законченным. Может быть, времени не хватило или на автора напал реал и спутал планы, не знаю. Финального аккорда как-будто не прозвучало. Не хватает буквально ещё одной главы, пусть маленькой, чтобы расставить все точки над i. Например, где сичэны поцеловались бы, вансяни парочкой засветились бы где-то на бэке, и стало бы очевидно, что все звёзды сошлись как надо. Потому что сейчас есть огромное ощущение незавершённости и распахнутой настежь истории, где всё ещё может пойти прахом.
С другой стороны, если автору хотелось именно этого, то оно вышло именно таким, как было задумано
Ещё раз благодарю за доставленное удовольствие!
-
-
15.12.2019 в 13:10Прекрасный текст
-
-
15.12.2019 в 20:22-
-
15.12.2019 в 21:30спасибо! слов не найти, позвольте ж расцеловать
-
-
16.12.2019 в 00:24Три противоядия Это восхитительный текст!
Очень вхарактерные персонажи. Мечущийся между любовью, ревностью и ненавистью Цзян Чэн и Вей Усянь с его широкой улыбкой понимания, что все еще нужен. Оба такие невозможные и невероятные. Очень зацепили отдельные моменты – про трех погибших дорогих людей, про клятву, которую дают совсем не братьям, про возвращение домой, только после того, как удалось в кратчайшие сроки сформировать золотое ядро и много-много еще.
А в концовке это было единение душ? Это временно или теперь уже навсегда?
Спасибо, автор!
-
-
16.12.2019 в 19:12Она как-то подразумевается сама собой, безо всяких проблем и метаний между брошипом и чувственной привязанностью. Чушь, по-моему, невероятная.
Как же приятно встретить человека, который понимает мои страдания! Весь кайф Чэнсяней именно в сложности, не понимаю, почему их обычно стараются упростить... Как, ну вот как можно не метаться между бро и парой, когда даже в дораме персонаж явственно метается?)
кот Мурр, А. Ли, ~JeaN~, RatBatBlue, спасибо за комментарии, приложила к сердцу каждый
Отрина, Большое спасибо за отзыв, очень приятно, что вы перечислили понравившиеся моменты
А в концовке это было единение душ? Это временно или теперь уже навсегда?
Единение душ, связь душ - да, смысл в этом) Вот про временно-навсегда намеренно осталось за кадром, тут каждый может считать, как ему больше нравится. Но если уж честно, мне самой больше нравится считать, что навсегда, потому что просто вдумайтесь: у них общий запас ци, невозможно вычислить кто там сильнее-слабее.
Автор "Трех противоядий"
-
-
16.12.2019 в 20:55-
-
17.12.2019 в 23:45просто вдумайтесь: у них общий запас ци, невозможно вычислить кто там сильнее-слабее.
А ведь да, Цзян Чэн никогда не хотел превзойти Вэй Усяня. Он хотел стать ему равным. Идеально!
-
-
18.12.2019 в 09:29Благоволение канона - это не всегда хорошо) Про Вансяней в самой новелле так много, что сложно добавить что-то еще)
В общем, это пока первый и единственный фик, где чэнсяни мне зашли как пейринг, а не как брошипп.
Какие неоднозначные чувства вызывают эти слова) С одной стороны, безумно приятно быть особенным, тем, кому удалось то, что не удалось другим.. Вот уж точно писалось не зря! С другой - на этот фест приносили Чэнсяней, которые мне понравились, и за них сейчас немного обидно, хоть я и понимаю, что оно вкусовщина)
Отрина, не удержалась и перечитала в третий раз
Вы хоть представляете, что вы со мной делаете?
А ведь да, Цзян Чэн никогда не хотел превзойти Вэй Усяня. Он хотел стать ему равным. Идеально!
Именно! Один всю свою жизнь превратил в квест "стать достойным Вэй Усяня", второй придумал себе квест-пятилетку "стать достойным прощения Цзян Чэна"... Два идиота ордена Юньмэн Цзян, чесслово
Автор "Трех противоядий"
-
-
18.12.2019 в 09:52-
-
18.12.2019 в 13:01совершенно безумная крэковая история, она сделала мне вечер, ночь и последующий день
Вэй Усянь со своей проблемой был, конечно, внезапен как инсульт
а вот наводящий в своей стерильной квартире беспорядок ЦЧ - это страшно, если бы не было так смешно
спасибо автор
-
-
22.12.2019 в 18:26-
-
22.12.2019 в 20:13-
-
24.12.2019 в 22:55-
-
13.03.2020 в 12:45-
-
13.03.2020 в 13:29-
-
23.04.2020 в 14:42возможно, я тут слегка запоздала со своими восторгами, но они точно никогда не будут лишними для автора (даже, если он и сам знает, что талантливый молодец!)
но определённо точно навечно влюблена в вашу работу тт тт
это какой-то новый сорт наркотического волшебства! чувствую себя немного цзян чэном между мнениями, что вас бы я с удовольствием тоже издала и тем, как это красиво и ровно вписывается в вариацию канона. выражаться ясно получается сомнительно, но, смею надеяться, вы почувствуете каким-то образом, что именно имелось в виду
Вэй Усянем было легко захлебнуться.Красота Вэй Усяня никогда не была нежной. Вэй Усяню с самого начала было тесно в любой роли. пожалуй, эти три фразы просто идеально ложатся на моё собственное отношение к нему И ВАШИ БУКВЫ ОЧЕНЬ СИЛЬНО ОТКЛИКНУЛИСЬ ВНУТРИ. можно ли о нём сказать более идеально тт тт
«Кем ты пришел ко мне?» — жег язык единственно важный вопрос. а какой же божественный у вас получился цзян чэн! и далекий, как настоящий небожитель, и близкий, как кто-то, кого можно встретить по соседству, захлебнувшись восторженным вздохом. прямо, как его чувства к усяню и к миру тт тт
Или может быть, это чувствам Цзян Чэна было тесно в любой роли, которую он мог предложить Вэй Усяню. господи... это слишком, слишком ОНО. как прозрение, и лучшее описание, как чувства к их пейрингу, и восторги вам!
вы так чудесно передали внутренние метания и смеси несовместимого из чего состоят связи между ними, развитие этих отношений: мучительное и долгожданное, жгущее и смывающее на мгновения прижившуюся боль! не могу перестать восторженно выть и полностью эмпатировать сложностям цзян чэновской жизни, где вэй усяня хочется и колется, где он учит дружить, но несёт опасность, где и оттолкнуть и притянуть одинаково тяжело.
поэтому конец просто гладит все возможные кинки и так сладостно идеален
Цзыдянь молчал, как будто тоже не различал их.
спасибо, спасибо вам просто огромное!
-
-
25.04.2020 в 13:35